— Пойдемте, господа, — сказала я. — Мне надо еще в уголовную полицию, на Кэ дез Орфевр, получить разрешение на захоронение. А эту папку я возьму с собой, тут русские рисунки Андре — посмотрю на досуге.
Сесиль и Доминик прислонили упакованные картины к стене, и мы вышли из студии, чтобы спустя некоторое время вернуться с грузчиками — надо было забрать вещи, а комнату сдать консьержке.
Придя к себе, я раскрыла папку и принялась внимательно рассматривать рисунки. Особого хронологического порядка не нашла, на рисунках отсутствовали даты, но четко выделялись «русский» и «парижский» периоды. Тогда я решила разложить рисунки по темам. Пейзажи N-ска и окрестностей легли в одну стопку, виды парижских улиц — в другую. В третью я сложила наброски людей. С портретов на меня смотрели парижане и парижанки: завсегдатаи кабачков, художники, лоретки, гамены и клошары.
У Андрея была точная рука. Несмотря на то, что ему не нравилось учиться в школе мэтра Кормона, он достиг больших успехов — это было видно невооруженным глазом. Андрей умел добиваться поразительного сходства. Лица выглядели карикатурными, черты выпячивались, но оставались вполне узнаваемыми. Я задержала внимание на портрете Тулуз-Лотрека, карлика, сидевшего на коленях гиганта, потом долго рассматривала мрачного худощавого Улисса, одетого во все черное, а эскизы головки прелестной Сесиль, не глядя, отложила в сторону, чтобы потом понять, что в ней так привлекло Андрея.
Рисунков с моими изображениями в папке не было. Может быть, Андрей не хотел меня вспоминать, а может, просто охладел и забыл, ведь последние полгода я не получала от него писем. Оставалось только сетовать на непостоянство мужчин.
Много набросков было сделано в пивной «Ла Сури» — я узнала ее по интерьеру. Я даже почувствовала особую атмосферу этого заведения, наполненную запахами табака, пива и копченых угрей. Жалко, что рисунки не были подписаны, и я не могла понять, кто на них изображен. Например, меня привлекла законченная жанровая сценка, изображавшая цыганку, гадающую офицеру с усиками, лицо у него было такое угрюмое, словно она предрекала ему пиковый интерес, пустые хлопоты и дорогу в казенный дом.
В дверь постучали.
— Мадам Авилова, вы позволите? — раздался тихий голос.
— Входите, прошу вас.
В комнату вошел князь Засекин-Батайский и поклонился.
— Кирилл Игоревич, родом из Пензы, — сказал он.
— Очень приятно, — ответила я. — Аполлинария Лазаревна, проживаю в N-ске. Присаживайтесь, Кирилл Игоревич.
В моих глазах визитер увидел невысказанный вопрос, поэтому поспешил объяснить:
— Видите ли, Аполлинария Лазаревна, я чего, собственно говоря, заглянул… Прошу простить мою назойливость, но не каждый день сюда в отель приезжают мои соотечественники, и уж совсем редко с ними что-либо случается. Если я правильно понял, вас постигло несчастье?
— Да, — кивнула я. — Погиб мой земляк, утонул в Сене. Никого у него здесь нет, придется мне взять на себя тягостные обязанности по преданию тела земле. Я уже осведомлялась в храме Александра Невского.
— Можете всецело рассчитывать на меня, Аполлинария Лазаревна. Чем могу, как говорится…
— Спасибо, Кирилл Игоревич. Вы давно живете в Париже?
— Около четверти века. И ни разу не покидал его. Париж притягивает настолько, что о других местах даже не помышляю.
— Вполне с вами согласна, но удивлена: неужели за столько лет вы не соскучились по родине?
— Для кого родина, а для кого злая мачеха, — вздохнул Засекин-Батайский. — Не мог я вернуться, и есть у меня для этого веские причины: боялся, что там у меня будет одна дорога — в острог.
— Неужели?
— Представьте себе… Вы слишком молоды, Полина, позвольте мне вас так называть, по-стариковски, и, наверное, вам неизвестны такие фамилии, как Ишутин, Каракозов?
— Напротив, — ответила я. — Один из них, если мне не изменяет память, покушался на государя-императора лет тридцать назад. Но более этого не знаю ничего. Я далека от политики.
У меня возникло было смутное чувство, что я слышала эту фамилию не только в связи с покушением, но так и не смогла вспомнить подробности.
— Sic transit gloria mundi 21, — усмехнулся князь. — Но хоть Чернышевский-то вам знаком?
— Конечно! Я читала его изумительный роман «Что делать?», и Вера Павловна — моя любимая героиня! Она — настоящая женщина!