Химерическое тело, возникающее в дубляже, может быть вслед за Бахтиным названо «гротескным», «амбивалентным», «становящимся телом». Подобно шизофреническому телу Делеза, оно «поглощает мир и само поглощается миром» (Бахтин 1990:351). То есть оно — по-настоящему инвертируемое, выворачивающееся тело. Согласно Бахтину, это «двутелое тело» (Бахтин 1990:353), «события гротескного тела всегда разворачиваются на границах одного и другого тела, как бы в точке пересечения двух тел» (Бахтин 1990:357), «самым важным в лице гротеска является рот. Он доминирует. Гротескное лицо сводится, в сущности, к разинутому рту, — все остальное только обрамление для этого рта, для этой зияющей и поглощающей бездны» (Бахтин 1990:351).
В дубляже именно вокруг рта строится химера, именно здесь видимое тело производит голос невидимого тела, вокруг «границы» рта осуществляется пересечение двух тел, составляющих дубляжную химеру.
Рот оказывается локусом особого химерического напряжения не только в гротеске Рабле, разобранном Бахтиным, но и в иных случаях, когда несколько тел складываются в конгломерат или когда тело раздваивается. Фрейд, описывая работу сновидения, производящую «составные» или «коллективные фигуры» (композит, конденсат в неком видимом образе нескольких прототипов), приводит выразительные на этот счет наблюдения. Так, описывая сновидение, представлявшее пациентку Ирму, за которой скрывались дочь Фрейда и две его пациентки, он отмечает: «…В дальнейшем течении сна фигура Ирмы приобретала и иные значения без всякого изменения в ее видимом облике» (Фрейд 1965:327).
Составной характер образа Ирмы обнаруживается в ее нежелании показать Фрейду рот, как будто рот может обнаружить химеричность ее тела: «…Нежелание Ирмы открыть рот оказалось намеком на иную даму, которую я однажды осматривал, и по той же ассоциации — на мою жену. Более того, патологические изменения, которые я обнаружил в ее горле, содержали указания на целый ряд иных фигур» (Фрейд 1965:39)[102]. Рот Ирмы оказывается подлинным местом пересечения множества тел в одном теле. Я уже ссылался на размышления Эрнеста Джонса о рте как анатомически инвертируемом органе. Будучи местом перехода внешнего во внутреннее, рот вообще оказывается локусом трансформации, выворачивания тел, а следовательно и их соединения в гротескные конгломераты. В ином месте Фрейд указывает, что составной характер фигур в сновидении может обнаруживаться не через внешнее сходство, но через речь (Фрейд 1965:356). Слово принимает на себя функцию органа — рта.
Сходное расслоение тела, но в субъективной перспективе, обнаруживается и в так называемом «феномене Изаковера» — способности сознания как бы выходить за пределы своего тела и смотреть на себя со стороны. Этот феномен, описанный в 1938 году психоаналитиком Отто Изаковером, «формируется вокруг ротовой полости, дифференциация между небом и кожей постепенно исчезает, все тело как будто надувается и взлетает, а телесное „Я“ стремится слиться с внешним миром» (Жюстен 1991:243). Феномен Изаковера также формируется вокруг органа поедания и речи, чья дифференцированность, отделенность от кожных покровов исчезает первой. Рот распространяется на все тело, поедает тело, становится им. Через него происходит самоотчуждение субъекта.
«Иногда возникает ощущение, что во рту находится мягкая податливая масса, но одновременно человек знает, что она находится вне его. В ней можно пальцем рисовать фигуры, как если бы это был ком теста» (Изаковер 1938:333).
И это тактильное ощущение собственного рта, языка как чужого тела сопровождается слуховым: «Слуховое впечатление — это впечатление гула, шуршания, бормотания, шептания (humming, rustling, babbling, murmuring) или невнятного монотонного говорения» (Изаковер 1938:333).
Весь характер описываемых Изаковером звуков делает крайне неопределенным место их производства. С одной стороны, они явно относятся к «внешним» звукам — гул, шуршание — с другой стороны, они явно возникают изнутри тела — бормотание, шептание, говорение. Раздвоение Джекиля и Хайда также проходит через сходную процедуру. Хайд представляется Джекилю как нечто неорганическое, а речь его звучит так, «как если бы грязь на дне ямы производила крики и голоса» (Стивенсон 1950:538).
102
О целом ряде «иных фигур» (в частности, Вильгельме Флиссе), сложно включенных в это сновидение, см. Гей 1988:82–87.