Таким образом, возможность «подлинного повторения» в принципе лежит по ту сторону проблематики сходства, «хорошей» театральной игры, которая неизбежно будет «плохой» «Подлинное повторение» лежит целиком в области различия, которое может проявлять себя как в аутентичности жеста, так и в деформациях, выражающих «подлинность» действующих на тело сил
Пьер Клоссовски дал убедительный анализ значения забвения и воспоминания для тематики вечного возвращения у Ницше Возможность вечного возвращения покоится на забвении Она открывается Заратустре в виде воспоминания, анамнезиса. Однако для того, чтобы вечное возвращение состоялось, а следовательно, чтобы повторялся и этот момент обнаружения, воспоминания, я должен забывать себя знающего, себя вспоминающего, я постоянно должен «дезактуализировать себя настоящего» (Клоссовски 1969:94) Эта диалектика себя-помнящего и себя-непомнящего вводит в проблематику вечного возвращения внутреннее различие «Я» постоянно задается как не совпадающее с самим собой Мне представляется, что это внутреннее различение «Я-помнящего» и «Я-непомнящего» как раз и позволяет связать вечное возвращение с театром — местом постоянного обнаружения несовпадения актера и персонажа, различия внутри самого актера, который одновременно является и не является самим собой[71].
Проблематика памяти и возвращения, заявленная в «Чайке», проходит через все последующие пьесы Чехова. В «Дяде Ване» Астров представляет Елене «картограмму» (а по сути, диахроническую карту), сопровождая ее рассказом, явно пародирующим декадентскую пьесу Треплева. Астров описывает постепенное вырождение природы в «нашем уезде». Пятьдесят лет назад «там водились лоси, козы… На этом озере жили лебеди, гуси и утки Теперь посмотрим ниже. То, что было двадцать пять лет назад. Коз уже нет, но лоси есть. Переходим к третьей части: картина уезда в настоящем. исчезли и лоси, и лебеди, и глухари… В общем, картина постепенного и несомненного вырождения, которому, по-видимому, остается еще каких-нибудь десять-пятнадцать лет, чтобы стать полным» (Чехов 1963, т. 9:512).
(В пьесе Треплева конец времен отнесен очень далеко — «через двести тысяч лет».) В «Трех сестрах» Тузенбах вновь возвращается к той же теме, на сей раз декларируя полную неизменность природы «не то что через двести или триста, но и через миллион лет» (Чехов 1963, т. 9:560). Природа, традиционно понимаемая как воплощение совершенной цикличности и неизменности, как сила, трансцендирующая человеческое время (см. декларации Тузенбаха), у Астрова становится локусом изменений, деградации.
За год до смерти, в 1903 году, Чехов пишет свою последнюю пьесу — «Вишневый сад». Место действия пьесы отчасти, вероятно, навеяно ялтинским пристанищем писателя, в котором именно сад играл особую роль. Ольга Книппер вспоминала в связи со строительством дома в Ялте: «Антон Павлович любил ходить и показывать и рассказывать, чего еще нет и что должно быть со временем; и главное, занимал его сад, фруктовые посадки… » (Книппер-Чехова 1960:694).
Этот будущий сад превращается в пьесе в старый вишневый сад — место возвращения Раневской. По существу, вся пьеса Чехова построена вокруг мотива возвращения и памяти. Поражает, например, с какой настойчивостью проигрывается в ней тема узнавания после всего лишь пятилетнего отсутствия хозяйки: «Лопахин: Узнает ли она меня? Пять лет не виделись» (Чехов 1963, т. 9:610);
«Любовь Андреевна глядит с недоумением.
Варя (сквозь слезы). Это Петя Трофимов… »
«И Дуняшу я узнала… » (Чехов 1963,т.9:610);
«Дуняша. И не узнаешь вас, Яша. Какой вы стали за границей.
Яша. Гм… А вы кто?» (Чехов 1963, т. 9:613), и т. д. Эта навязчивая тема забвения-воспоминания разворачивается Чеховым в ключе, который затем использует и Сокуров. Возвращение Раневской переживается ею как странная регрессия в детство[72]. Пять лет отсутствия оказываются той необходимой цезурой, которая как бы позволяет героине вернуться не на пять лет назад, а в гораздо более ранние времена. Этот стремительный скачок в далекое прошлое, вероятно, и объясняет поразившую тут всех амнезию. Приведу несколько примеров: "Любовь Андреевна. Детская, милая моя, прекрасная комната… Я тут спала, когда была маленькой… (Плачет.) И теперь я как маленькая… " (Чехов 1963, т. 9:610).
«Любовь Андреевна. Я не могу усидеть, не в состоянии… (Вскакивает и ходит в сильном волнении.) Я не переживу этой радости… Смейтесь надо мной, я глупая… Шкафик мой родной… (Целует шкаф.) Столик мой» (Чехов 1963, т. 9:615).
71
Согласно точному наблюдению Ги Розолато, «актер тем в большей степени является самим собой, чем более полно он растворяется в своем персонаже» (Розолато 1985:20). Трофимов. «Петя Трофимов, бывший учитель вашего Гриши… Неужели я так изменился?» (Чехов 1963, т. 9:620);
72
У Ницше в главе «О видении и загадке» в «Заратустре» прозрение вечного возвращения связано с воем собаки, которая возвращает Заратустру в далекое прошлое, «когда я был ребенком, в самом раннем детстве» (Ницше 1990:113) Воспоминание, предшествующее прозрению, прежде всего воссоздает повтор, связанный с детскими впечатлениями.