Разумеется, процесс встраивания меньшинств в нормативный порядок нового государства шел неравномерно в разных государствах и в целом разделялся на два тренда. В рамках одного желание переварить, ассимилировать, абсорбировать или изгнать меньшинства было столь сильным, что сторонники «единства нации» намеревались сделать это немедленно и могли это реализовать, поскольку составляли большинство. Это были те же семь республик, твердо заявивших в 1990–1991 годах о пути к независимости, а также Казахстан и Туркменистан – с середины 1990‐х. В рамках другого тренда предполагалось медленное, но неуклонное «переваривание» этнических и языковых меньшинств в рамках систематически развиваемых образовательных программ и постепенного замещения на государственных должностях тех, кто не желал ассимилироваться (Украина, Кыргызстан, Таджикистан и Узбекистан)472.
В соответствии с данными целями национальные правительства попытались вернуть контроль над автономиями и другими территориями, контролируемыми национальными движениями меньшинств. Для этого использовался широкий спектр мер: от переговоров, в рамках которых требования меньшинств были частично удовлетворены (например, для гагаузского меньшинства в Молдове со столицей в городе Комрат или для населения Крыма, которое в итоге получило автономный статус), до использования полицейских подразделений и прямой войны с населением региона.
Национализм сыграл важную роль в распаде СССР, образовании и институционализации новых независимых государств, но никогда не был решающим фактором в этих процессах. Будучи идеей формулируемой и пропагандируемой прежде всего в среде локальных элит, он имел весьма ограниченную поддержку в «народе», что не исключало отдельных кейсов и локусов, где он по историческим причинам носил массовый характер (депортированные народы, приграничные районы и области).
Как для позднесоветского СССР (1965–1985), так и для перестроечного периода национализм представлял решаемую – при наличии политической воли союзной элиты – проблему, которая распадалась на ряд кейсов локального характера, включая нелояльность основной (но далеко не всей) массы населения семи периферийных и малозначительных по своему человеческому и экономическому потенциалу республик (три балтийские, три южнокавказские и Молдавия). Потенциально возможным и довольно простым решением проблема национализма отличалась от экономических и социально-экономических проблем, которые союзное руководство не могло решить даже при наличии политической воли473 и которые беспокоили население страны куда сильнее вопросов независимости тех или иных республик или реванша тех или иных этнических групп.
Разумеется, национализм нельзя было искоренить. Крайне сложно было и подорвать складывающееся единство региональных элит. Однако его можно было держать в рамках одной из многих советских неофициальных практик и полулегальных идеологий, кормить его ключевых носителей за государственный счет и гасить отдельные вспышки этнических конфликтов, как это удавалось делать в предшествующие десятилетия.
Вполне возможно было и сократить число его источников за счет продолжения процесса медленной, но уверенной русификации, ликвидации части уже никак не соответствующих своему названию автономных образований – процесса, который происходит в современной РФ в последнее десятилетие. Возможна была и полная ликвидации системы союзных и автономных республик, разработать такие планы поручил Юрий Андропов своему ближайшему окружению в 1983 году474.
Разумеется, свою роль играла бы поддержка миграции из бедных периферийных регионов с сильными националистическими настроениями или уровнем этнической конфликтности (например, Молдавии, Южного Кавказа и Западной Украины, Чечено-Ингушетии, Дагестана) в центр страны и в регионы Сибири и Дальнего Востока. Это позволило бы снизить уровень национализма и имело бы тот же эффект, что и более ранняя (1950–1960‐х годов) миграция лишней рабочей силы из конфликтных регионов (например, Краснодарского и Ставропольского краев, сельских районов Татарской АССР, восточной Белоруссии и Украины) в индустриальные центры, на крупные стройки Поволжья, Урала, Сибири и в зоны интенсивного сельскохозяйственного развития, вроде Целины или Голодной степи. Все эти меры – не отражение позиции автора о нужном и должном, а только перечисление возможных опций, которые имелись у советского руководства в случае сохранения СССР.
472
473
474