Именно этническое понимание нации, несмотря на официальные заявления и документы, легло в основу национально-государственного строительства в большинстве постсоветских стран. В их внутренней политике этнический национализм наиболее ярко проявлялся в сферах образования, культуры и государственного управления. Правда, степень влияния этнического национализма на внутреннюю политику ННГ была различной на разных этапах их существования – от весьма мягкой формы (Украина до 2014 года) до жестких проявлений, свидетельствовавших об установлении этнократии (Грузия в период президентства Звиада Гамсахурдиа, 1991–1992). При этом чем последовательнее проводился курс на этнизацию политики, тем чаще правящий режим апеллировал к истории и традициям, тем более закрытой он хотел сделать свою страну. В этом контексте уместно привести сделанное американским исследователем Парагом Ханной сравнение между политикой Казахстана, где вплоть до последнего времени проводилась политика умеренного использования этнического фактора в строительстве национальной государственности, и Узбекистана. По словам Ханны, «если президент Казахстана Назарбаев стал культивировать устремленный в будущее тюркский ренессанс, то Каримов (президент Узбекистана. – А. Р.) фактически сделал упор на обращенную в прошлое национальную самобытность под стягом Тамерлана <…> Правда, в отличие от Тимура, который устремлял караваны во все стороны света, дабы углубить связи с Китаем, Аравией и Индостаном, Каримов практически закупорил свою страну, полностью перекрыв новый „шелковый путь“ и жестко обходясь с собственными гражданами»202.
Другая черта этнического национализма в постсоветских странах заключалась в том, что чем заметнее он проявлялся в тех или иных внутриполитических сферах, тем сильнее становились авторитарные тенденции в политике правящего режима.
Но если во внутренней политике постсоветских стран прослеживалась разная степень ее этнизации, то на международной арене этнический национализм, провозгласивший своим лозунгом преодоление колониального прошлого, стал универсальным средством в руках правящих элит ННГ в их усилиях по укреплению национальной независимости. Практически все страны постсоветского пространства действовали по формуле: чем дальше от Москвы, тем больше национальной государственности. Из этого правила было только одно исключение – Белоруссия. На протяжении длительного периода эта страна придерживалась противоположного подхода: чем ближе к Москве, тем больше национальной государственности. Это объяснялось общей слабостью белорусского национализма, длительным доминированием в сознании как элит, так и массовых слоев населения настроений в пользу тесного союза с Россией. Такие настроения вплоть до последнего времени позволяли правящему режиму в Белоруссии твердо рассчитывать на заемные российские ресурсы для поддержания национальной экономики в рабочем состоянии, в строительстве национальной государственности. Однако по мере ее укрепления такие подходы в политике Белоруссии в 2010‐х годах стали заметно ослабевать, и на международной арене официальный Минск стал в меру своих возможностей склоняться в пользу проведения многовекторной политики, отказываясь от односторонней ориентации на Россию.
В то же время неверно было бы считать этнизацию политики в постсоветских странах результатом реализации некой преднамеренной стратегии, чьего-то злого умысла. В условиях, когда разрушение Советского Союза после августовского путча 1991 года произошло стихийно, стремительно – в течение трех месяцев, когда прежние институты, идеология, социальные отношения перестали существовать, а прежние союзные республики, иногда вопреки своей воле, как уже отмечалось, неожиданно стали независимыми, этничность оставалась чуть ли не единственным понятным массовым слоям фактором, скреплявшим общество. При этом новые элиты ННГ постарались с максимальной пользой для себя использовать эту ситуацию. Этнизация политики, способность отстаивать независимость новых государств стали важнейшим инструментом легитимации их власти.