— Vigili del fuoco![45] — коротко и властно представился он. — Что здесь происходит? — продолжал он по-итальянски.
Он говорил очень уверенно, даже не глядя на Томаса Добряка, а обращаясь ко всем вместе, как будто не видел, что Добряк угрожает женщине автоматом.
— Собираемся в путешествие, — ухмыльнувшись, ответил Добряк.
У Итона в руке вдруг оказался «кольт». Движение было в высшей степени профессиональным, молниеносным, отработанным и рассчитанным на то, чтобы сразу же всадить террористу пулю между глаз.
Томас Добряк даже не моргнул. Короткая очередь из автомата пришлась Итону точно в рот, вышвырнула его из двери, и он рухнул навзничь на соседние рельсы, обдав их фонтаном крови и раздробленных костей; «кольт» отлетел куда-то в сторону.
Елена окаменела от ужаса. Свободной рукой Добряк крепко зажал ей рот.
Адрианна тоже застыла. На ее лице не читалось никаких эмоций. Геркулес, лежавший на полу, — с одной стороны от него стояли Гарри и Адрианна, с другой — Добряк и Елена, — затаил дыхание. Все четверо понимали: одно движение пальца Добряка — и любой из них, а то и все четверо будут мертвы.
161
— Адрианна, — внезапно послышался голос пилота вертолета съемочной группы «Скайкам».
Звук был приглушенным и доносился из включенного по открытой линии сотового телефона, который лежал в кармане ее куртки.
— Адрианна, мы болтаемся прямо за ватиканской стеной, в ста пятидесяти футах. Поезд стоит на месте. Нам оставаться здесь? Как скажешь?
— Отпустите женщин… Пусть заберут Геркулеса… — выговорил Гарри.
Елена неожиданно дернулась к раненому. Добряк повел автоматом.
— Елена! — выкрикнул Гарри.
Елена вновь застыла на месте.
— Если ему не помочь, он умрет.
— Адрианна… — вновь позвал пилот.
— Скажите ему, чтобы оставил в покое поезд и снимал толпу на площади Святого Петра, — чуть слышно приказал Добряк. — Говорите.
Адрианна пару секунд смотрела на него, потом достала телефон и сказала то, что потребовал террорист.
Добряк шагнул к двери и выглянул наружу. Проводив взглядом вертолет, некоторое время барражировавший совсем рядом, а теперь устремившийся на восток и затем свернувший к северу, к собору и площади Святого Петра, Добряк вновь повернулся к своим пленникам.
— А теперь мы выйдем отсюда и переберемся в вокзал.
— Его нельзя переносить… — умоляюще произнесла Елена, взглянув на Добряка.
— В таком случае оставьте его здесь.
— Он умрет.
Гарри заметил, что палец Добряка, лежавший на спусковом крючке автомата, начал нервно подергиваться.
— Елена, делай, что он говорит.
Они быстро шли вдоль железнодорожных путей, впереди Добряк, прижимавший к себе Елену, следом Гарри и Адрианна. Внезапно перед тепловозом послышалось движение. Шаги убегающих людей. Похоже, двоих.
Томас Добряк сделал еще полшага. Действительно, машинист тепловоза и его помощник со всех ног мчались к открытым воротам. Добряк мотнул головой, взглядом предупредив Гарри, чтобы тот не шевелился, повел стволом автомата в ту сторону и, не целясь, дал две короткие очереди. Оба железнодорожника повалились, как брошенные мешки с мукой.
— Матерь Божия! — Елена перекрестилась.
— Вперед! — приказал Добряк, и они пересекли пути перед самым носом тепловоза. — Туда. — Он указал на окрашенную деревянную дверь, ведущую в здание.
На ходу бросил взгляд на широко открытые ворота в ватиканской стене и там, у самого конца боковой ветки, где старые рельсы соединялись с основным путем, разглядел автомобиль и рядом с ним фигурки двоих мужчин, глядевших в эту сторону.
Скала. Кастеллетти.
Значит, Роскани все еще где-то внутри. Но где же?!
Превозмогая боль в раненой ноге, Роскани кое-как ковылял, то и дело останавливаясь передохнуть, а потом ковылял дальше, изо всех сил прижимая ладонь правой руки к ране в бедре. Он думал, что идет по направлению к вокзалу, но уже давно не был в этом уверен — из-за дыма и боли в ноге он совершенно утратил ориентировку. Но все же заставлял себя идти дальше, держа пистолет в левой, свободной руке.
— Стой! Руки вверх! — неожиданно выкрикнул по-итальянски мужской голос совсем рядом с ним.
Роскани застыл на месте. В следующую секунду прямо перед ним из дымной мглы появились полдюжины мужчин, вооруженных тяжелыми штурмовыми винтовками. Они были в голубых рубашках, на головах — береты. Швейцарская гвардия.
— Я полицейский! — прокричал Роскани.
Он мог только догадываться, находятся швейцарцы в прямом подчинении у Фарела или нет, но хотел бы надеяться на то, что они действуют не заодно с «черными костюмами».
— Я полицейский!
— Руки! Руки вверх!
Роскани вздохнул и медленно поднял руки. Через секунду «беретту» вырвали из его левой руки. А потом он услышал, как один из гвардейцев говорит по рации.
— Ambulanza![46] — настойчиво требовал швейцарец. — Ambulanza!
Томас Добряк захлопнул за ними входную дверь, и они внезапно очутились в просторном помещении с мраморными стенами и полами, которое в былые времена служило для римских пап воротами в большой мир. В находившиеся высоко под потолком узкие окна вливался дневной свет, образуя отчетливые, словно от театральных софитов, лучи, ложившиеся в середине зала на пол. За нижними окнами, выходившими в сторону путей, было мрачно и серо, и вообще в зале было темновато и прохладно. И почти не ощущалось дыма, хотя вряд ли это имело сейчас какое-то значение.
— Итак, — Добряк выпустил Елену и шагнул в сторону, глядя на Гарри, — ваш брат должен был прийти к этому поезду. Раз поезд здесь, значит, и он еще может явиться.
Гарри медленно осматривал Добряка, как будто пытался отыскать его самые уязвимые точки. А потом за спиной убийцы он разглядел открытую дверь, за которой вдруг мелькнула белая рубашка. Беда была в том, что ему не удалось это скрыть.
— Ну? — резко бросил Добряк. — А что, если ваш отец Дэниел уже здесь… — Он вдруг повысил голос: — Эй, вы, там, выходите!
Никакой реакции не последовало. Адрианна медленно переместилась, на шаг приблизившись к Добряку. Гарри бросил на нее удивленный взгляд, не понимая, что она делает. Журналистка чуть заметно качнула головой.
— Выходите! — прикрикнул Добряк. — А не то я сам войду!
Еще секунду-другую ничего не происходило, а потом появилась снежно-белая от седины голова. Дежурный по станции вышел из своего оказавшегося столь ненадежным убежища. Белая рубашка, черные брюки. Уже под семьдесят. Добряк жестом приказал ему подойти. Рабочий медленно приблизился. Испуганно, растерянно, покорно.
— Кто там есть еще?
— Никого…
— Кто открывал ворота?
Железнодорожник молча поднял руку и ткнул себя пальцем в грудь.
Гарри заметил, как Добряк смерил взглядом фигуру старика, и понял, что он собрался стрелять.
— Не надо!
Добряк взглянул на него.
— Где ваш брат?
— Прошу, не убивайте его…
— Где ваш брат?
— Не знаю… — прошептал Гарри.
Добряк усмехнулся половиной рта, его палец надавил на курок, в помещении раздался грохот, похожий на чуть приглушенный звук работающего строительного перфоратора.
Елена, глазами, полными ужаса, уставилась на старого железнодорожника, белая рубашка которого мгновенно окрасилась алым. Он еще мгновение держался на ногах, потом качнулся назад и боком рухнул на пороге своей комнаты.
Гарри схватил Елену за руку и резко дернул к себе, пытаясь заслонить от ужасного зрелища.
Адрианна опять шевельнулась и придвинулась к Томасу Добряку еще на шаг.