Между правомерным договором иррегулярной поклажи, цель которого заключается в хранении или обеспечении сохранности переданных на хранение вещей, и разрешением хранителю использовать полученные им деньги в собственных целях существует естественная несовместимость. Принимая средства, хранители (банкиры) соглашаются вернуть их по первому требованию держателей текущих счетов, однако, получив деньги, тут же их инвестируют, выдают ссуды и вступают в сделки, которые эти деньги связывают, а некоторые обстоятельства действительно не позволяют им немедленно возвращать деньги. Если не меняется важнейшая причина договора (передача денег на сохранение), то предполагаемое разрешение банкиру использовать деньги вклада, как выраженное, так и неявное, не имеет особого значения. В этом случае разрешение не имеет отношения к делу ввиду несовместимости с целью договора и, таким образом, не имеет юридической силы и является ничтожным, как и любой договор, по которому одна сторона разрешает другой обманывать себя или дает письменное согласие на обман себя к своему собственному ущербу. Как справедливо замечает великий испанский знаток гражданского права Фелипе Клементе де Диего, договор иррегулярной поклажи, по которому хранителю дозволяется поддерживать частичный коэффициент резервирования и, следовательно, использовать часть переданных на хранение средств в собственных интересах, представляет собой юридический выкидыш [aborto jurídico (исп.)], так как он на фундаментальном уровне противоречит универсальным принципам права. У Фелипе Клементе де Диего не вызывает сомнений, что «недостаток [этого договора] в том, что он рождает уродца [monstruo (исп.)], который по самой своей природе не обладает юридической жизнеспособностью, наподобие людей-уродцев (monstrua prodigia), которых римское право не наделяло гражданским статусом. Статья 30 Гражданского кодекса Испании выражает более умеренную версию той же концепции: “В гражданских целях лишь утробные плоды с человеческим обликом [figura humana (исп.)] считаются родившимися…” У каждого существа собственная природа, и если она не обнаруживается у самого существа, а выводится из других, более или менее похожих, то истинная природа такого существа пропадает, исчезает и более не определяет его, сводя до чудовищной помеси, граничащей с нежитью [no ser (исп.)]»[228].
Трудно точнее и короче выразить фундаментальную несовместимость и неразрешимость логического противоречия между договором денежной иррегулярной поклажи и договором займа. Клементе де Диего завершает свой пассаж критикой «попыток обратить эту радикальную противоположность (между договором иррегулярной поклажи и договором займа) в единое целое, создав новый договор, который не был бы ни тем, ни другим, но был бы обоими одновременно; это невозможно, так как их условия исключают друг друга». Онтологически такой договор попросту невозможен.
В завершение комментария о второй возможности следует добавить, что противоречие это столь очевидно, что банкиры в своих договорах, общих условиях и формах всегда неохотно определяют точную суть соглашения как относительно взятого ими обязательства обеспечения сохранности, так и относительно того, уполномочил ли их вкладчик инвестировать переданные на хранение средства для их собственной выгоды. Все формулировки характеризуются крайней неопределенностью и запутанностью, а потому утверждение об отсутствии полного и абсолютного согласия вкладчиков не выглядит опрометчивым (ввиду двусмысленности, сложности и неясности договора, несомненно, сбивающих с толку вкладчиков, которые добросовестно полагают, что заключают договор истинного вклада). Если ценность и эффективность уступки товара зависят от процедуры или документа, сопровождающих это действие, то весьма важно, чтобы процедура или договор были четко прописаны и соответствующим образом поименованы; чтобы их условия были хорошо отрегулированы; и чтобы обеим сторонам были известны правовые последствия этих условий. Неспособность прояснить или полностью определить эти детали указывает на примечательную двусмысленность со стороны банкиров, и, если она влечет за собой неблагоприятные последствия, их тяжесть должна возлагаться на банкира, а не на ту сторону договора, которая добросовестно вступает в него, полагая, что существенное намерение (причина) этого договора состоит в простом хранении (сохранении) денег, помещенных на вклад.
228
“Dictamen del señor de Diego (Felipe Clemente),” in