Поначалу насилия не было. Я сомневалась, что меня из добрых намерений угощают какой-то вязкой, горькой на вкус жидкостью, но все же осушила чашку, так как не ела уже больше трех суток, а если, как чувствовалось по взглядам этих трех женщин, меня ожидало испытание наподобие недавнего парижского, мне требовался как минимум глоток воды, чтобы собраться с силами и выдержать. По крайней мере, мне посчастливилось — сказала я себе, — что этой новой троице природа не дала членов, способных подниматься и разбухать, совершать необычайные и извилистые пенетрации. Но я жестоко ошиблась: бритая — которой нравилось именовать себя Вильгельмом фон Садом, — меж тем как две помощницы раздели меня и взяли под руки, достала из ниши, освещенной свечами, отполированный продолговатый деревянный тотем примерно три пяди длиной и два дюйма в диаметре, и набросилась на мою промежность.
И поскольку по звукам снаружи я догадывалась, что нахожусь посреди джунглей, неизвестно во скольких милях от цивилизованного мира, я завопила, так как бритая Вильгельм раздражала меня своим тряпочным языком и этим бесплодным чурбаком, который ей было лень хотя бы смазать маслом. Но поскольку я находилась в джунглях, то рассудила, что лишь с рассветом — если до него доживу — смогу спланировать побег, а значит, попытки отбиться от этих женщин будут напрасны; итак, я отдалась на волю своей злой судьбы. Возможно, почувствовав, что я не противлюсь, те, кто меня держал, уронили меня на пол и немедленно стали наслаждаться, как умели, моим телом сообща.
Я смирилась. Пока все это происходило, я размышляла о своей жизни. Мне пришло в голову, что в этом мире мое предназначение — подвергаться насилию; точно так же, как другим предназначено быть художниками, монахами, святыми, пекарями, космонавтами, накачивать воздухом аэростаты, царствовать или просить милостыню, мое поприще — встречать насильников то в Париже, то в Танганьике, а позднее неизвестно где — в Пхеньяне, Иерусалиме, Исламабаде или на Плутоне. Что же мне делать — радоваться своему уделу или взбунтоваться, попытаться его изменить? Я подумала, что зря решила полететь на Багамы: возможно, там я закончу свою жизнь, покинутая на рифах на корм рыбам и крабам; и если мне суждено умереть, то лучше уж прямо сейчас, когда история повторяется — кто-то пытается засунуть мне в ухо наверняка тысячелетний тотем, и мне снова раздирают ухо, которое какое-то время не кровоточило, и терзают мне промежность; возможно, мне испражнялись на лицо и мочились не знаю даже куда, потому что от боли я перестала чувствовать свое тело. Пожалуй, в той анкете насчет моей будущей жизни мне следовало написать, что я хочу всеми силами сделаться самой лучшей на свете жертвой, идеальной Великой Шлюхой, совершающей рискованные экспедиции в Танганьике и Патагонии, но моя величайшая мечта — быть изнасилованной караванщиками в пустыне Гоби или служить универсальной усладой всем войскам антигитлеровской коалиции.
Пока я предавалась этим размышлениям, мои похитительницы заснули и не заметили, как в хижину вошли пигмеи из племени Людей Озера. В первый момент, когда двое пигмеев заглянули в дверь, мне почудилось, что это марсиане; их тела, раскрашенные в желтый и зеленый цвета, лишь укрепляли впечатление, будто это инопланетные пришельцы. А так как я уже решила не противиться своему уделу, то позволила этим карликам выволочь меня из хижины вместе с тремя женщинами, которые, перепугавшись, испустили фантасмагорические вопли ужаса. Из-за этого шума двое зеленых гномов тут же выхватили жадеитовые кинжалы и срубили головы крикуньям, словно разрезая огурцы. Со мной они этого не сделали, так как, во-первых, я не Психея-Зенобия из рассказа Эдгара По [5], а во-вторых, я ушла с ними, не ломаясь, ибо какая разница между караванщиками из пустыни Гоби и пигмеями из племени Людей Озера?
Путь по реке на лодке был опасным, но быстрым, хотя некоторые отчаянные пигмеи подгребали к берегам — охотиться на крокодилов и бегемотов. Приблизительно в полдень по местному времени — я догадалась по солнцу — мы прибыли в поселок зеленых карликов.
Навстречу мне вышел мужчина на два сантиметра выше остальных. По росту и по перьям, каким-то непонятным способом вставленным в его пухлые щеки и нос, я рассудила, что он у них вроде вождя, и успокоилась — понадеялась, что он возьмется навести порядок, а если мне удастся с ним объясниться, этот зеленый пернатый доставит меня назад в Дар-эс-Салам, где уже заметили мое похищение и, рассыпаясь в извинениях, так как на них уже надавило французское посольство, а может быть, мафия, жаждущая вновь меня заполучить и… о нет!.. и, рассыпаясь в извинениях, устроят мне вылет в пункт назначения. Так я грезила, что пигмей посадит меня в первый класс лайнера «Танганьик эйр» до Нассо, и в Африке мир, а в человецех на Багамах благоволение, но этого не случилось. Меня ожидало очередное — пусть и не более кошмарное, если сравнивать с другими, — злоключение.
Укусив меня за нос, чтобы воткнуть перепелиное перо в дырку, оставленную своим остро заточенным клыком, главный пигмей — которого все называли Току Сад — приказал отвести меня в тростниковую хижину, облицованную коровьими лепешками. Позднее я смекнула, что, поскольку мой истерзанный лобок кровоточил из-за предыдущих сражений во имя Венеры, зеленые карлики рассудили, что я нахожусь под влиянием Луны, а поскольку в тех широтах менструацию считают дурным знамением, заперли меня вместе с еще десятком женщин; вообразите, как там пахло, если мои соседки вообще не подмывались. Там мне пришлось отвоевать себе место для сна и ломоть лепешки, чтобы заморить червячка. Через пять дней пришли двое мужчин с копьями, поволокли меня и бросили к ногам Току Сада, который — верно, заметив мою бледность и слабость — приказал меня накормить, и мне принесли полусырой кусок бегемотины и горький напиток из банановых стеблей. В тот день я много спала, а вечером какие-то женщины сводили меня к реке и вымыли. Меня причесали, заменили перепелиное перо большим фазаньим и ближе к ночи — о, мой злой рок — чуть ли не швырнули на ложе Сада, который если и не вышел ростом, то в других отношениях был велик даже чересчур, так что ночь я провела очень плохо, хотя кое-что меня утешало: из рук троих я перешла в руки одного (правда, этот один стоил троих), и это уже походило на Божье милосердие. Количество многое решает. Бог смилостивился надо мной еще раз: приблизительно в два часа ночи по местному времени племя решило откочевать на север Озера, где охотничьи угодья намного богаче, а летний климат приятнее. А поскольку я спала, точнее, прикидывалась спящей, а Току Сад не получил особого удовольствия от перепихонов — наверно, нашел меня слишком высокой и плаксивой (не по моей вине, я, как могла, старалась его не разочаровывать), — меня решили покинуть на берегу Озера в качестве жертвоприношения крокодилам; я же подождала, пока они уйдут подальше, а потом убежала, как лань, и забралась на дерево дожидаться рассвета.