— Долгого, говорите? Может, длиной в несколько хиро? Трудное дело найти такого великана.
— Да нет, речь идет не о великане. Должны мы избрать из наших крестьян верного человека, который отправился бы в столицу на долгое время. Вот что такое «долгосрочный служитель». Мы кормили тебя три года. А теперь ты пойди в столицу послужить за нас.
Но Таро Лежебока и слушать не захотел:
— Так ведь кормили вы меня не по своей воле, а по приказу господина правителя.
Тогда один старый крестьянин повел такую речь:
— Да ведь и то сказать, мы для тебя тоже, дружок, стараемся. Сам ты знаешь, мужчина прилепляется сердцем к жене, а жена отдает сердце своему мужу. Сладко ли живется тебе одному в этом жалком шалаше? Неужели не хочешь ты найти жену себе по сердцу? А ведь говорят же, мужчина лишь три раза в жизни радуется всей душой: когда справляет он обряд гэмпуку[*], когда берет себе молодую жену и когда получает первый чин по службе. Но еще более открыто его сердце для радости, когда пускается он в путь по жизненной дороге. А ведь жители столицы куда более чувствительны в любви, чем мы, простые мужланы. Прекрасные женщины вступают в любовный союз, не пренебрегая никем, лишь по велению своего сердца, и возлюбленные почитают друг друга мужем и женой. Это там в обычае. Кто знает, может быть, в столице найдешь ты подругу с любящей душой и сам привяжешься к ней всем сердцем.
Так уговаривал Таро Лежебоку старик-крестьянин.
— Что ж, это, и правда, было бы хорошо. Если так, то пошлите меня в столицу поскорее.— И стал готовиться в путь.
Крестьяне очень обрадовались, собрали немного денег и отправили его в столицу.
Пошел он по дороге, что идет по Восточным горам через Ямасина в Киото. Уж тут лениться ему не приходилось! Целый день проводил он в пути, а ночь где-нибудь на постоялом дворе. На седьмой день пришел он в Киото и доложил у ворот во дворец дайнагона:
— Я, «долгосрочный служитель» из провинции Синано, прибыл по повелению господина.
Слуги подняли его на смех:
— Ой, до чего же он черен лицом, какой грязный! Настоящее пугало!
Услышал это дайнагон и сказал:
— Как бы ни был он страшен на вид, я не поставлю этого ему в вину, лишь бы честно служил мне.
Таро Лежебока нашел, что столица не в пример лучше его родной провинции Синано. Восточная гора, Западная гора, государев дворец, всевозможные храмы и пагоды, не описать даже, до чего они были прекрасны! Где уж тут было скучать и лениться!
Вместо трех месяцев прослужил он семь. Никто в доме не мог сравниться с ним в усердии. Наконец господин освободил его от службы, пора было идти в обратный путь. Вернулся Таро Лежебока к хозяину того дома, где он жил, и крепко задумался над своей судьбой:
«Когда собирался я в столицу, то посулили мне, что непременно найду там жену себе по сердцу, а вот приходится возвращаться одному. Тоска берет за сердце! Поищу-ка я себе подругу!»
И, решив так, он приступил к своему хозяину с просьбой:
— Должен я воротиться в родные края, да одному не хочется. Не подыщете ли вы мне здесь жену?
Хозяин засмеялся:
— Кто же согласится пойти замуж за такого, как вы?
Но Таро все продолжал просить его.
— Посвататься-то легко,— сказал наконец хозяин,— да ведь брачный союз — это дело важное. А за вас кто же пойдет, разве что гулящая какая-нибудь.
— Гулящая? Что это значит?— осведомился Таро Лежебока.
— Так зовут одиноких женщин. Тех, что продают свою любовь за деньги.
— Что ж, я согласен. Посватайте за меня хоть такую. На дорогу я припас двенадцать — тринадцать монов, вот отдайте ей.
— Бывают же на свете такие простаки,— удивился в душе хозяин, а вслух сказал: — Если так, поищите на перекрестке уличную потаскушку.
— А что это такое потаскушка?
— Уличная потаскушка не имеет постоянного друга. Не ездит она по улицам ни в паланкине, ни в экипаже, а выходит на перекресток, чтобы привлечь прохожих своей красотой. Обычай им это дозволяет.
— Ну что ж, пойду поглядеть на них.
В этот день был как раз большой праздник, и хозяин посоветовал пойти в храм Киёмидзу на Восточной горе. Таро Лежебока, не долго думая, отправился туда.
Одет он был в свой старый халат из грубого холста. Халат этот служил ему круглый год и был заношен до того, что уже нельзя было различить, какого он цвета. Опоясался Таро Лежебока веревкой, на ноги обул дырявые соломенные сандалии, а вместо посоха взял с собой толстую бамбуковую палку.
Был восемнадцатый день «месяца инея»[85], холодный ветер пронизывал до костей.
Таро Лежебока стал, хлюпая носом, на холодном ветру перед главными воротами храма Киёмидзу[86], словно надгробный столбик из черного обожженного дерева на кладбище. Развел он широко руки в обе стороны и стал поджидать.
Люди, увидев его, пугались.
«Страх какой! Кого он там подстерегает?» — И обходили его стороной, стараясь держаться подальше от него.
Не раз проходили мимо него молодые девушки, но он бросал на них только беглый взгляд. Так стоял он весь долгий день с самого утра до вечерних сумерек. За это время прошло мимо него столько женщин, что и не сосчитать.
«Нет, эта нехороша, и та не слишком пригожа»,— думал он каждый раз в нерешительности, но вдруг подошла к воротам молодая девушка, на вид лет семнадцати. Лицо ее было свежо и прелестно, как лепестки вишневых цветов весною. Волосы, искусно уложенные в прическу, отливали глянцем, словно крылья морской чайки. Пряди на висках трепетали, словно крылышки осенней цикады, брови были наведены на лбу темно-синей краской. В своем праздничном наряде напоминала она цветущее деревце вишни в дальних горах. Как у самого Будды, было у нее тридцать два прекрасных лика и восемьдесят чудесных образов. Можно было подумать, что ожила вдруг золотая статуя Будды, такой красотой сияла девушка!
Одетая во множество разноцветных платьев и шаровары, тысячу раз окрашенные пурпуром, шла она гордой, уверенной походкой. На ножках ее были сандалии с тончайшей подошвой. Высокие шпильки в прическе благоухали ароматом цветущей сливы.
Девушку сопровождала служанка, лишь немного уступавшая в красоте и роскоши наряда своей госпоже.
Увидев девушку, Таро Лежебока подумал:
«Вот она, моя будущая жена! О, радость! Ах, скорей подойди ко мне. Хочу обнять тебя, пить твое дыхание!»
И, полный нетерпения, он раскрыл свои объятия. Девушка, взглянув на него, невольно попятилась и спросила свою служанку:
— Это что за пугало?
— Какой-то нищий человек,— ответила та.
— До чего же он страшен! Я боюсь подойти к нему близко! — И девушка попробовала было пройти в храм другой дорогой.
Таро Лежебока, увидев это, воскликнул:
— О, беда! Она уходит! Надо спешить, пока не поздно,— и бросился к ней, широко расставив руки. Сунув свою грязную голову под сень ее красивой шляпы, он приблизил лицо вплотную к самому личику девушки.
— Послушай, красавица,— сказал он, обнимая рукой ее стан. Тем временем уже так стемнело, что не различить было, где восток, где запад.
Девушка молчала, не отвечая ему ни звуком. Прохожие только восклицали:
— Ах, какой ужас! Ах, бедняжка! — но спешили пройти мимо. Ни один не подошел ближе.
Таро Лежебока прижался к девушке теснее и стал говорить так:
— Послушай, красавица, я тебя люблю с давних пор. Много раз я видел тебя на разных торжествах и праздниках в О́хара[*], Сидзуха́ра и селенье Сэрё, в храме Кодо́, в Каваса́ки, на горах Накая́ма и Тёра́кудзи, в Са́га, храме Хори́ндзи, в Удзума́са и Да́йго, в Куру́су, Кавата́яма, Ёдо, Ява́та, Сумиёси, Курамадэ́ра, в храме Тэ́ндзин, что находится в Годзё, храме Мёдзин, что в Кибукэ́, в Хиёси-са́нко, Гио́н, Китано́, Камо́, Ка́суга и еще во многих других местах, всего не упомнить. Так что же, каков будет твой ответ?
Девушка подумала: «Это, видно, деревенский простак. Какой-нибудь столичный шутник подучил его выйти на перекресток с подобными речами. Нетрудно будет провести этого дурачка».
— Верю тебе,— молвила она.— Но здесь сейчас слишком много чужих глаз. Над нами будут смеяться. А ты приходи ко мне потихоньку.
*
Гэмпуку — обряд совершеннолетия, когда юноше впервые делали взрослую прическу и надевали на него шапку взрослого мужчины.
*
Следует длинный перечень храмов, городов и селений, славившихся своей красотой. Они расположены главным образом в городах Киото и Нара и их окрестностях.