«Я спрашивал у своей матери: зачем это все, разве наша родина будет населена другими? Но мать только молча кивнула головой».
Вот образцы уже не определений, а суждений и сентенций, имеющих характер некоторых заключений [31].
«Я купил себе красную ленту и повесил над кроватью, но потом, когда узнал в чем дело, проклинал себя за то, что купил эту паршивую ленту».
«Я сначала думала, что все делается к лучшему, но потом дела пошли хуже, и я поняла, что такое революция».
«Началась революция. Несмотря на свои десять лет, я сразу же понял, что все кончено».
«Помню выкрик одной старухи по их адресу: “У, проклятые! Ишь понацепили красного тряпья, так и Россию кровью зальете, как себя бантами разукрасили”. И оно так и вышло».
«Они собирали людей и говорили, что все будут равны между собой, и что они будут помогать бедным, и что все будут товарищи. Но все вышло наоборот. Голод, притеснения, убийства».
«Мой папа был полковник, дед генерал, и поэтому мы не могли оставаться больше».
«Я увидел израненных офицеров, только что возвратившихся с фронта и нашедших конец свой на родине».
«Ложась спать, я забыла помолиться Богу, и в эту ночь убили папу».
«Опять начались обыски и расстрелы, идя по улице, чувствовался запах тления, приносимый всегда с собой большевиками».
«Я почему-то была уверена, что мы не скоро вернемся обратно, потому что уж очень тяжело было уезжать из России».
«Россию посетил голод, мор и болезни, она сделалась худою, бледною, оборванною нищенкою, и многие покинули ее со слезами на глазах. Бежали от нее и богатые и бедные».
«Штыками, пальбой провожала меня Родина. Прощай, больная Мать!»
«Наконец обрушился камень на Россию и раздавил ее».
«Человечество не понимает, может быть, не может, может быть, не хочет понять кровавую драму, разыгранную на родине… Если бы оно перенесло хоть частицу того, что переиспытал и перечувствовал каждый русский, то на стоны, на призыв оставшихся в тисках палачей ответило бы дружным криком против нечеловеческих страданий несчастных людей».
Приводимые ниже детские отклики на все ими виденное и испытанное, уже не рассуждения, а преимущественно описания, короткие отрывки воспоминаний, редко размышления, так разнообразны не только по внешнему содержанию, но и по внутреннему смыслу, в них заключенному, что, не поддаваясь какой-либо несложной классификации, они располагаются нами по чисто внешнему признаку последовательности описываемых событий. Лишь некоторые мы считаем нужным оттенить.
«Помню первый день революции, я подошел к окну и увидел, как с крыши напротив поднялся голубь и тотчас свалился, подстреленный пулеметом».
«Когда я первый раз вышел из дома, я думал, что на каждом шагу меня укусит собака, и я боялся привидений».
«У нас в печках пеклись куличи, но они сплющились и не могли подняться от сотрясения и гулов орудий».
«Показался грузовик… на нем сидели бабы с красными платками; за ними шла пехота, а за пехотой кавалерия».
«Я до того была напугана большевиками, что ходила, держась за мамино платье; но все-таки я заболела – у меня было потрясение мозга».
«Однажды я пошла гулять, а большевики так выстрелили, что я упала и потеряла штаны».
«Большевики ворвались в дом, схватили моего папу и увели его в тюрьму… На другой день мама и фрейлейн понесли ему обед; я была такая маленькая, что проскочила в ту комнату, где папа сидел, и передала ему все. Большевикам показалось это смешно, и они меня не тронули».
«Когда отец шел домой, то просился в какую-нибудь избу, и его спрашивали, откуда и куда он идет; и он отвечал, что из тюрьмы; тогда его спрашивали, “кто посадил”, и когда он говорил, что большевики, его принимали как родного гостя».
«Французы начали ходить по городу [32] с красными флагами и стреляли от 8 час. утра до 4 часов вечера».
«Начался обстрел… Вот сидим в погребе, темно, горит лампочка, всем не весело, тяжело на душе».
«Раздался выстрел, девушка упала, и из головы у нее потекла кровь. На кровь я подумал, что это лента».
«Единственно, что я помню, это что был обыск в нашей квартире, “товарищи” забрали 3 ф. картошки, 1½ ф. сахара и еще что-то, и мы остались без обеда».
«Вдруг вошла мама, она большевиков не боялась, так как ей приходилось часто с ними расправляться. Но, видя такую картину, страшно испугалась и сказала, чтобы они уходили, что им нечего здесь делать. Они страшно возмутились, говоря, что какое право она имеет им так говорить. Она отвечала, что имеет полное право, потому что ее дом. Они хотели ее побить, но она им этого не позволила».