В огромном большинстве родители детей принадлежат к средней городской интеллигенции. Родом почти со всей России, они в главной массе выехали за границу во время ряда эвакуаций, завершивших длинный путь их скитаний: из Одессы, Новороссийска, Крыма в 1920 г. (главная масса), Архангельска и Владивостока. Множество детей выехало с учебными заведениями без родителей. Меньшинство приехало из России уже после окончания гражданской воины, пережив голод 1921 г.
«Там начали есть человеческое мясо и часто бывали случаи, что на улицах устраивали капканы… ловили людей… делали из них кушанья и продавали на базарах».
Обычно с матерями они уезжают за границу по вызову отцов. Это особая группа. На их долю выпало больше испытаний, голод наложил на них особую печать, встреча с родителями описывается в трогательных выражениях:
«Наконец мы приехали в Сербию, и моей радости не было конца».
«Мама нас встретила, и я ее сразу узнала; я папу не видала 5 лет, а маму 3 года».
«В Сербии папа встретил нас у своего дома… мы все от радости плакали».
«Когда папа пришел к нам, то мой младший брат совсем не узнал его, а прогуливаясь по фабрике, Эля заявил: “Это ваша фабрика?”».
«Папа уехал, а с ним и мама, обещали приехать… но Бог… иначе судил… на одной стороне стали большевики, а на другой белые. Мы остались… с няней… скончалась… остались без призора… нас поместили в коммунистический приют… голод, холод, беспризорность. От родителей известий не имели, и была только надежда на будущность… Получили известие, что они живы. Нам прислали денег».
И вот два мальчика 12 и 13 лет самостоятельно приезжают в Белград:
«Они нас поехали встречать в Белград, и там мы разъехались; а мы так устали, что я заснул, но вдруг вошли папа и мама и меня разбудили; и от такой необычайной радости я – заплакал».
Другая значительная группа – это дети казаков, главным образом донцов. Выделение их в особую группу, как отличную от городской интеллигенции, помимо других специфических, им присущих черт, вызывается еще и тем, что это по большей части сельские жители, земледельцы, часто бедные, сами работавшие с семьей на земле. Вот одно из свидетельств:
«Родился я на тихом Дону в очень бедной семье. Отец простой казак, образование получил маленькое, кончил приходскую школу, нас было у него шесть человек, чтобы добиться образования, я своими маленькими ручонками подбирал скошенную рожь».
Наконец, не очень большая группа – дети помещиков. Вероятно, не больше как в 10–20 сочинениях есть указания на прочную, постоянную и бытовую связь родителей авторов с землей и деревней. В большинстве сочинений этой незначительной группы есть лишь краткое сообщение факта.
Во всех этих группах есть и нечто общее. Читая детские воспоминания, можно подумать, что из России выехали только военные или что только они в эмиграции отдают своих детей в школы, так как многие сочинения заключают в себе фразу: «Мой папа был офицер». Однако если вспомнить, что описание относится к 1917 г., когда среди интеллигенции известного возраста не офицеров было очень мало, то указание это приобретает другой и особый смысл. В некоторых сочинениях это раскрывается и самими детьми. «А папа мой был студентом и офицер, и капитан», – пишет одна девочка, сообщая о себе то, что могли бы сказать и многие другие.
Мальчики и девочки [16]. Если в младших классах смешанных школ ищешь первое лицо прошедшего времени, чтобы определить пол автора, и иногда безуспешно, то в старших классах, в соответствии с общей тенденцией положения современного ребенка-эмигранта, и здесь находишь следы трагической преждевременности – в возложении судьбой на плечи детей непосильной для них ноши. Среди мальчиков мы находим массу преждевременных воинов, а среди девочек, помогающих матерям при возвращении домой, – хозяек, заменяющих их на время арестов, болезни и т. д., опекающих младших братьев и сестер, радостно, как и их братья-воины, принимающих на себя обязанности старших, – девочек не веселых и беззаботных, а сосредоточенных и грустных.
«Когда я приезжаю домой, я стираю белье, мою пол, убираю комнату, помогаю маме в шитье, и все это делаю с большим удовольствием».
«Когда я приходила из гимназии в 4 часа, я убирала дом, готовила обед… Мы ужинали, я убирала со стола, мыла посуду и садилась делать уроки… Дома я была до возвращения (со службы) папы и мамы полной хозяйкой».
«Моя мать и сестра служили у большевиков. Мне тогда пришлось бросить гимназию, чтобы готовить обед, убирать в доме, стирать и смотреть за маленьким братом. Все это тяжело было для меня, двенадцатилетней девочки».
16
В дальнейшем мы все время будем их так именовать, не прибавляя «юноши и девушки», и не только для краткости, но и потому, что юноши и девушки описывают свои переживания за тот период, когда они были мальчиками и девочками.