Глава 13. О бесконечности и конечности всех дорог
Комната, хоть и располагалась, в доме, что стоял, чуть ли не в центре Ватикана, никоим образом не была монашеской кельей. Впрочем, и с роскошным обиталищем какого-нибудь Князя Церкви, сравнивать сей приют, едва ли было уместно. Более всего комната походила на пристанище отставного вояки не из последних. На стенах висели разнообразнейшие средства убийства, перемежаемые охотничьими трофеями и непонятными устройствами, один взгляд на которые пробуждал в душе нехорошие ощущения.
Солнечный свет попадал внутрь через узкое, забранное толстой решёткой окно. Под подоконником, на полу небрежно валялся мушкетон и несколько гранат, кокетливо выставивших коротенькие хвостики фитилей.
У окна стояли двое. Один, помоложе и постройнее, в фиолете кардинальского убранства, второй — постарше и пообширнее телом, в простой монашеской рясе. Стояли они молча, целиком поглощененные лицезрением заката.
— Я вижу это уже шестой десяток лет подряд, — наконец кивнул в сторону ослепительного шара солнца тот, кто был постарше. — И каждый раз, мне становится грустно.
— Будто это не день кончается, а подходит к концу чья-то жизнь, — подхватил мысль кардинал.
— Это старость… Но с другой стороны, когда что-то кончается, то что-то и начинается. И да, я не паук. И меня, видит Бог, тошнит от необходимости ткать паутину из тысяч пустых и не нужных слов. Что с подготовкой к задуманному?
— Близится к завершению. Практически все, кто хоть в какой-то мере причастны, или здесь, или в пути. Несколько отрядов найти не удалось. Скорее всего, заняты… — кардинал замялся, подыскивая слова.
— Неважно, чем именно они увлечены. Главное, действуют они без нашего ведома, ублюдки! — последнее слово старик будто сплюнул. — Им мало платы Ордена и Церкви! Не девенаторы, а какие-то швейцарцы! Кто щедрее сегодня заплатит, на того и работают…
— Как-то так, — не стал вдаваться в подробности кардинал. — Но меры принимаются. И как только мерзавцы обнаружатся, мы примем все соответствующие меры.
Старший закашлялся, сухо и дробно.
— И тогда воздаст каждому по делам его…
Кардинал шагнул к старику, совершенно по-детски шмыгнув носом:
— Я рискую, Отец Вильдвер, но все же спрошу. Решение окончательно? Не слишком ли велика цена за очищение Ордена от налипшей скверны? Не много ли смертей?
— Не буду врать, такое решение грызет мое сердце стаей бродячих псов, — монах развернулся, наклонившись, стукнул себя ниже колена. Раздался глухой звук. — Ведь я отдал Ордену куда больше многих. Но другого пути нет.
Кардинал молчал долго, успели отзвонить колокола:
— Мои ноги на месте, Отец Вильдвер. И мое сердце тоже не из камня. Но мне кажется, что иной путь есть. Мы его просто не видим.
— Возможно и так, Диего, возможно и так. Но Deus Venantium слишком испятнан мирскою грязью. И любая иная дорога, ведущая к возрождению прежнего Ордена, она ведь неизбежно проляжет через кровь. Очищающую кровь…
Отец Вильдер задумавшись, отвернулся. И не заметил, как скользнул стилет из рукава кардинала…
Закатное солнце спряталось за крыши домов, небосвод начал темнеть запекшимся багрянцем
Снаружи, перебивая дробную капель дождя, кто-то завывал. Будто какой оборотень-вовкулака, по дури отморозивший хвост, бегал по Варшаве, делился своей обидой. Вряд ли, конечно. Нынче в Столице людно, конно и оружно. На притихших после Зборова украйнах, из-под остывшего вроде бы пепла, снова готово вырваться пламя. Вот к сейму[92] и готовятся, силы собирают…
Вновь воет средь переулков… Скорее всего, заплутавший среди домов и костёлов шальной степной вихрь тщится найти выход, сбежать отсюда…
Заскрипели щелястые доски под шагами. Капитан поднял глаза. Вот и пиво принесли. По уму, в такую слякоть и наружную мерзостность, следовало заказать кое-что другое. Оно и согрело бы, да и вообще уместнее. Но вот не шло. Мирослав пробовал не раз, но от одного запаха горелки посреди горла вставал ком. Душный и колючий. И сразу начинало урчать брюхо, обещая извергнуться, если хозяин не образумится. Оставалось утешать себя, что горелкою, да с отвычки, легко нарезаться до состояния человека-свиньи. А капитану сегодня ещё потребуется ясность в суждениях.
Неловко ухватив рукой тяжёлую, всю в клочьях пены, кружку, Мирослав чуть приподнял, салютуя, и щедро выплеснул добрую половину на пол. Соратников забывать — последнее дело. Пусть и сами виноваты, что не выбрали другой путь. Шагали бы себе за плугом. Капитан, вспомнив, как мелькали лопаты, забрасывая рыжей землей Магнусса, грустно улыбнулся. Один хрен всех закопают рано или поздно…
92
В декабре 1650 года, в Варшаве прошел сейм, на котором было принято решение о продолжении войны.