Это явление, вызываемое северным ветром, продолжалось в течение всего дня. Тем не менее отряд быстро продвигался вперед, и к шести часам вечера горы, оставшиеся в сорока милях позади, лишь смутно чернели на горизонте, теряясь в вечернем тумане.
Путешественники, несколько утомленные после перехода в добрых тридцать восемь миль, были рады отдыху. Привал сделали на берегу реки Неукен, мутные, бурые воды которой мчались меж высоких красных утесов. Неукен называется у одних географов «Рамид», а у других – «Комоэ» и берет начало среди озер, известных только индейцам.
Этой ночью и за весь следующий день не произошло ничего такого, о чем стоило бы рассказать. Ехали легко и быстро. Ровная местность и умеренная температура облегчали путешествие. Все же около полудня солнечные лучи стали жгучими. Вечером горизонт на юго-западе заволокло тучами – верный признак перемены погоды. Патагонец не мог не знать этого и указал географу пальцем на западную часть горизонта.
– Знаю, – отозвался Паганель и, обращаясь к своим спутникам, добавил: – Погода меняется. Нам придется испытать на себе памперо.
И тут же он объяснил, что памперо, холодный, чрезвычайно сухой юго-западный ветер, – частое явление в аргентинских равнинах. Талькав не ошибся, и ночью памперо задул с ужасной силой. Для путников, защищенных одними пончо, эта ночь была нелегкой. Лошади улеглись на землю, а люди сбились в кучу подле них. Гленарван боялся, что ураган может задержать их, но Паганель, поглядев на свой барометр, успокоил его, сказав:
– Обычно памперо свирепствует три дня подряд, на что безошибочно указывает падение барометра. Но когда барометр поднимается, как в данном случае, все ограничивается несколькими часами яростного шквала. Успокойтесь же, мой друг, на рассвете небо снова станет ясным.
– Вы говорите, как книга мудрости, Паганель, – заметил Гленарван.
– Я и есть книга, – согласился географ, – и вы свободно можете перелистывать ее, сколько вам заблагорассудится.
«Книга» не ошиблась: в час ночи ветер вдруг стих, и путешественникам удалось восстановить свои силы крепким сном. Все проснулись освеженными и бодрыми, в особенности Паганель: как молодой пес, он весело потягивался, так что хрустели суставы.
Было 24 октября. Прошло десять дней со времени отъезда путешественников из Талькауано. До того места, где Рио-Колорадо пересекается тридцать седьмой параллелью, оставалось еще девяносто три мили[59], то есть еще три дня пути. Во время этого переезда через Американский материк Гленарван стремился встретить туземцев, надеясь получить от них какие-либо сведения о капитане Гранте. Сделать это он мог при посредстве патагонца, с которым Паганель уже недурно стал объясняться. Но, к сожалению, ехали по местам, мало посещаемым индейцами, так как проезжие дороги из Аргентинской республики к Андам проходят севернее. Поэтому путешественники не встречали на своем пути никаких индейцев: ни кочевников, ни оседлых, живущих под властью кациков. Если же случайно вдали и показывался какой-нибудь всадник-кочевник, то он спешил ускакать, видимо не желая вступать в сношения с незнакомцами. Подобный отряд должен был в самом деле казаться подозрительным всякому, кто бы ни отважился в одиночестве бродить по здешней равнине: грабителя пугал вид этих восьми вооруженных людей на быстрых лошадях, а путешественник среди этих пустынных мест мог заподозрить в них людей злонамеренных. И потому им никак не удавалось побеседовать ни с честными людьми, ни с грабителями. Пожалуй, приходилось пожалеть, что на пути им не попадалась шайка растреадоров[60], хотя бы даже и пришлось начать разговор ружейными выстрелами.
И все же, хотя Гленарвану и не удалось, к сожалению, войти в сношения с индейцами, произошло нечто, удивительным образом подтвердившее правильность толкования документа.
Уже несколько раз отряд пересекал разные дороги и тропы, в том числе довольно значительную дорогу из Карменде-Патагонес в Мендосу. Ее легко можно было узнать по грудам костей домашних животных: мулов, лошадей, овец и быков. Кости эти, обглоданные хищными птицами и побелевшие от действия воздуха, служили как бы вехами дороги. Их были тысячи, и, вероятно, не один человеческий скелет смешался здесь с останками животных.