Однажды, уже в большой камере, одна цыганка, увидев у меня в руках «Божественную комедию», оживилась и, к моему величайшему удивлению, попросила почитать. Я тут же отдала. Она честно старалась читать, но дошла только до того места, где заканчивались мои подчеркивания. Я со своими личными книгами не церемонилась и всегда делала пометки. Дальше Данте надолго залег у нее где-то под подушкой, а потом со вздохами был возвращен. Как выяснилось, эта цыганка узнала о «Божественной комедии» из пресловутого сериала «Великолепный век», который здесь запоем смотрели всеми камерами, причем из года год. Были те, кто смотрел эту сагу уже по третьему-четвертому кругу. И как оказалось, некий персонаж сериала все время цитирует Данте и носит с собой «Божественную комедию». Что и вызвало такой забавно-просветительский всполох.
Потом уже, покончив со «списком Бахмутского», я стала просить высылать мне какие-нибудь громкие новинки, букеровских номинантов, бестселлеры последних лет. И тут мои сокамерницы были вознаграждены. «Девушку в поезде» с удовольствием прочитали абсолютно все вокруг. На нее моментально выстроилась очередь: «Кто следующий читает “Девушку в автозаке”?» – так в шутку стали называть эту книгу. Ее прочитала даже моя соседка-пенсионерка, которая кроме православной литературы вообще ничего не брала в руки. А по поводу «Заххока» Медведева ко мне даже подходили и жаловались: «…Ну вот, оборвалось на самом интересном месте! Скажи автору, чтоб писал продолжение!» Я сначала не понимала, в чем дело. Но потом выяснилось, что соседки решили, что это книга написана моим личным знакомым. Так как на первой ее странице было посвящение: «Людмиле с любовью!»
Как правило, я читала от трех книг одновременно. Когда у меня появилась английская грамматика, то по утрам, на свежую голову я корпела пару часов над упражнениями. Потом уже брала какую-нибудь книгу для «ума» – типа «Сила воли и самоконтроль», «Как работает мозг» или «Как мы принимаем решения»… Затем читала художественную литературу. Однако мимо меня постоянно курсировали другие потрясающие книги, которые мне не хотелось упускать, и я хваталась за них с какой-то неуемной жадностью. Это были и тюремно-библиотечные книги, в основном старая добрая русская классика, из советских фондов, 50–60-х годов издания. Иногда ни разу не открывавшиеся, пожелтевшие от времени. Книги выдавались на месяц, и в каждом новом каталоге было то, что мне хотелось почитать или перечитать. Я, кстати, наивно полагала, что в тюрьме обязательно должно иметься собрание сочинений Ленина, или «Капитал» Маркса. И где как не тут наконец полистать эти талмуды? Но, увы, ничего подобного не было…
Более интересные книги появлялись другими путями – по «межкамерным связям». В первую очередь – через «дороги». Иногда в одной «дорожной» поставке бывало книг по пятнадцать. И с чтением таких книг не следовало затягивать. Так, все камеры, к примеру, обошли тома «Шантарама» и приключенческий «Мотылек». «Тюремные люди» Ходорковского[4] – вот эту брошюру, как ни странно, читали с удовольствием. Может, из-за громкого имени ее автора. Бесчисленные любовные романчики, детективчики… Помимо «дорог», межкамерная связь осуществлялась через выезды на суды и выходы в следственные кабинеты или в медсанчасть. И во всех этих ситуациях между заключенными шел обмен книгами. То есть в камеру отовсюду попадали пачки новых книг, которые нужно было успеть «схватить» и быстро прочитать. Именно так, к примеру, я впервые прочитала почти всего Несбе…
Довольно-таки скоро у меня накопилось огромное число моих собственных книг, присланных с «Озона». И из них штук десять стабильно лежали непрочитанными, ведь новые книги мне доставляли постоянно, и я просто не успевала до них добираться. За два года семь месяцев у меня образовалось около семи больших ашановских сумок с вещами. И в них половину места занимали книги, хотя я все время что-то отдавала в «камерную» библиотеку, и вообще раздаривала всем подряд.
Хранение книг под конец стало самой настоящей головной болью. И не только для меня. В большой камере было достаточное число таких же фанатов чтения, как и я – со своими залежами литературы. В итоге камера «бурлила и пенилась» от книг. А с каждым новым начальником отношение к книжному «наводнению» все ужесточалось. Особенно красноречивым этот паводок бывал после обысков – когда вскрывались и потрошились все сумки, а книги разбрасывались во все стороны. И тогда дежура́, глядя на эти завалы начинали возмущаться: «Что это такое! У вас слишком много книг! Так нельзя!»