Как потом выяснилось, мы прошли сто миль западнее острова Святой Елены и нас ждала неминуемая смерть, не заметь нас этот пароход.
На следующий день всех нас доставили на остров, на носилках вынесли с парохода и поместили в госпиталь. Каждый из нас за эти двенадцать дней потерял около трети своего веса. Виктор пролежал в госпитале больше месяца, первой поднялась на ноги Валя…
Антошка подумала, что это Витькина вода помогла Валентине Сергеевне.
— Губернатор острова по нашей просьбе телеграфировал в Лондон, сообщил, что среди подобранных в океане — трое советских людей.
Наше посольство в Лондоне прислало нам в ответ доброе слово, и теперь мы крепко были связаны с Родиной.
Когда мы чуть оправились, к нам началось паломничество местных жителей: ведь мы первые советские люди на острове. К этому времени мы обрели уже совсем человеческий вид, и жители острова Святой Елены удивлялись не тому, что мы страшно выглядим, а тому, что мы похожи на всех остальных людей.
Перед отлетом нас пригласил к себе губернатор острова. Мы обедали за дубовым столом, за которым сидел когда-то Наполеон. Мы думали над его судьбой и над судьбой Гитлера.
Ну, а в остальном наша поездка опять протекала нормально. Самолет перенес нас в Англию, оттуда на другом самолете прилетели в Швецию. Вот и вся наша история, — закончил Петр Иванович.
Антошка, как только пришла домой, открутила в умывальной раковине кран и долго смотрела на голубоватую, завитую спиралью струйку воды, а потом подставила под нее рот и с жадностью захватывала губами воду — холодную, чуть пахнущую хлором. Совсем по-новому слышала она, как журчит вода — прохладная, свежая вода.
ЗОЛОТЫЕ РУКИ
У подъезда гостиницы «Гранд-отель» стоит швейцар, похожий на старого вельможу, рядом с ним словно паж — тоненький мальчик в надвинутой на лоб шапочке, в мундирчике, украшенном галунами и латунными пуговицами.
Швейцар на своем веку распахивал двери гостиницы перед многими именитыми гостями Швеции — президентами крупнейших концернов и стран мира, королями и королевами экрана и целых империй, но никогда еще ему не приходилось распахивать двери отеля перед такой разномастной публикой. Ни одна женщина не входила в «Гранд-отель» без кавалера, а здесь идут и идут одни женщины. Многих из них швейцар знает: вот дочь покойного премьер-министра Брантинга — Сонни Брантинг; дочь профессора Пальмер — Ева Пальмер, красавица, инженер-химик, но, как думают некоторые шведские обыватели, сбилась с пути — вышла замуж за коммуниста; писательницы, журналистки и между ними какие-то фабричные девицы, студентки и совсем простые женщины, которые обычно и близко к «Гранд-отелю» не подходят. А вот эту девчонку швейцар хорошо знает. Это — Магда, горничная одной графини. Она не раз сопровождала графиню и накидывала на нее шубу, когда та выходила из машины. А сейчас на самой Магде шуба из настоящего меха. Но швейцара не проведешь — он знает, что эту шубу Магда взяла в прокатном бюро, а на туфли, наверно, не хватило денег. Посмотрите, как она идет, ну прямо графиня, и каким царственным жестом протянула пригласительный билет. Прогнать ее, что ли? Но управляющий гостиницей приказал по этим билетам пропускать всех в зеленую гостиную. Швейцар повертел билет, раздумывая, как поступить.
В это время подъехала дипломатическая машина, и из нее вышла мадам Коллонтай. Магда, увидев советского полпреда, не сделала обычный книксен, который полагается делать горничной, а отвесила придворный реверанс и, окинув гордым взглядом швейцара, прошмыгнула вслед за мадам Коллонтай. Вместе с Коллонтай из машины вышла девочка в шубке и меховом капоре.
Антошка поднималась по белым мраморным ступеням. «Гранд-отель» похож на королевский дворец. В бесчисленных зеркалах трепещет отражение светильников на бронзовых подставках, мягкие ковры заглушают шаги.
Открылась дверь одной из комнат, и оттуда послышался стрекот пишущих машинок, клубами повалил табачный дым. Это пресс-комната иностранных журналистов. Здесь бок о бок сидят английские, немецкие, американские, японские, румынские, французские и всякие иные журналисты. Они собираются утром. Союзники приветствуют друг друга обычным «Доброе утро», американцы хлопают немецких журналистов по плечу: «Хелло, дорогой враг!» Вместе пьют кофе, виски, угощают друг друга сигаретами и рассаживаются за свои машинки.
С этой минуты машинки превращаются в оружие. Одни и те же факты, но так непохожие друг на друга, выходят на немецком, английском, французском и других языках. Отсюда, из этой комнаты в «Гранд-отеле», журналисты посылают информации в свои страны, в свои газеты, создавая общественное мнение. Стрекот пишущих машинок прошивает воздух, как пулеметные очереди на поле боя.
Сегодня в зеленой гостиной собрались женщины — члены Шведско-Советского общества дружбы. Стены гостиной украшены варежками, чулками, кофточками, комбинезонами для малышей. Яркие вязаные предметы детской одежды с северным орнаментом, словно разноцветные морские флажки, пестреют на стенах.
А женщины все подходят и подходят, и у каждой в руках сверток.
В зале установлены рядами стулья, и впереди них невысокая трибуна.
Антошка уселась в самый укромный угол и жадно приглядывалась к людям. Среди женщин есть и ее знакомые: доктор Седерблюм, фру Карлсон, разносчица белья из прачечной и даже дядететя со своим блокнотом. Вон она рассматривает вязаные вещи, спрашивает что-то у женщин, записывает.
На трибуну поднялась стройная седая женщина.
Она поздравила присутствующих с новыми победами Красной Армии, рассказала о том, что в Швеции сейчас работает более трехсот рукодельных кружков — женщины вяжут и шьют одежду для детей освобожденных районов Советского Союза.
А затем вышла Александра Михайловна Коллонтай.
На черном платье у нее три ордена: орден Ленина и два ордена Трудового Красного Знамени. И носит она эти ордена, как носили их раньше — на красных атласных розетках.
Женщины захлопали в ладоши. Сначала робко, тихонько, боясь нарушить торжественную тишину залов «Гранд-отеля», а потом все громче, и Антошка поняла: аплодируют советскому народу, Красной Армии, ее стойкости, ее победам.
— Дорогие подруги! — обвела влажными глазами сидящих перед ней женщин Александра Михайловна. — Я вижу среди вас моих старых друзей. Мы собирались с вами здесь во время первой мировой войны, двадцать семь лет назад, чтобы сказать решительное «нет» войне. Я тогда выступала за поражение русского царского правительства, потому что та война велась всеми правительствами ради наживы, за передел мира и была войной несправедливой.
— Я-гха! Я-гха![5] — поддакивают старые женщины.
Они хорошо помнят 1914 год, когда разразилась первая мировая война. Александра Коллонтай в тот год была выслана из Германии в Швецию как русская эмигрантка. Швеция и тогда не воевала, была нейтральной, но молодежь хотела понять, кто же прав в той войне, и среди студенчества шли страстные споры.
Александра Коллонтай принесла шведскому народу слова жестокой правды о войне, слова Ленина, полные силы и гнева против грабительской войны. Она без устали выступала на митингах шведской молодежи и убедительно доказывала, что в той войне правой стороны не было. Пламенные речи Коллонтай будоражили шведскую молодежь, и однажды ночью к гостинице, где она жила, подъехала черная карета без окон и увезла русскую революционерку в шведскую тюрьму.
Студенты, молодые рабочие собирались у тюрьмы и требовали освобождения полюбившейся им революционерки.
Шведское правительство решило избавиться от узницы, которая, даже сидя в тюрьме, вносила смятение в умы молодежи. И в ноябре 1914 года король Густав V подписал указ о высылке из Швеции русской эмигрантки Александры Коллонтай и о запрещении ей навеки вступать на шведскую землю.