В салоне на Кристалгаде было тесно, а из-за жары, волна которой совпала со сроками проведения выставки, еще и воняло, так как по соседству располагалась сырная лавка. Грета беспокоилась, что запах фонтины въестся в полотна, но Эйнар ее успокоил, сказав, что при таком толстом слое лака это невозможно.
– Твои картины непрошибаемы, – сказал он, и это прозвучало (высказанная вслух, фраза летучей мышью повисла между ними) грубо.
На следующий день, возвратившись домой, Грета застала Лили за рукоделием: та вязала сеточку для волос, мерно постукивая спицами. Ни Эйнар, ни Грета так и не выяснили, отчего на Балу художников у Лили пошла носом кровь, но примерно месяц спустя кровотечение повторилось: за три июльских дня горячие алые струйки дважды прорывались наружу. Эйнар не придавал этому значения, а вот Грета тревожилась, словно мать, обеспокоенная кашлем сына. С недавнего времени она взяла привычку вставать среди ночи, идти к мольберту и писать пепельно-серую Лили, обмякшую в объятьях Хенрика. Картина была большая, почти в натуральную величину, и благодаря ярким цветам и плавным контурам казалась Грете более реальной, нежели воспоминание о Лили и крови, капающей у нее из носа перед ратушей на Балу художников. На заднем фоне, сходясь в перспективе, виднелся фонтан с плюющимися драконами и бронзовые викинги-трубадуры. Основную часть полотна заполняла хрупкая фигура Лили: мужские руки поддерживают ее за плечи, волосы спутника падают на лицо. Ей никогда этого не забыть, говорила себе Грета, отображая смесь нарастающего ужаса, растерянности и гнева, засевших у нее в позвонках с тех пор. Она чувствовала: что-то изменилось.
– Ты давно тут? – спросила она Лили.
– Меньше часа. – Спицы все так же мерно постукивали. – Я гуляла. Пошла в Конгенс-Хаве и вязала там на скамейке. Ты уже видела розы?
– Полагаешь, это удачная мысль – выходить на улицу? Да еще совсем одной?
– Я была не одна, – сказала Лили, – а с Хенриком. Мы встретились в парке.
– С Хенриком, – повторила Грета. – Понятно.
Краем глаза она наблюдала за мужем, не представляя, чего он хочет от этой затеи, от Лили, и тем не менее вот он, сидит перед ней в коричневой юбке, белой блузке с коротким рукавом и в старомодных туфлях с оловянными пряжками, которые она сама дала ему в тот, первый день. Полюбуйтесь на него. В горле комом встало смутное сожаление: Грета одновременно и хотела, и не хотела быть причастной к появлениям и исчезновениям Лили. Она вдруг поняла, что так никогда и не найдет для себя правильного решения.
– Как поживает рыбный художник? – спросила она.
Лили подалась вперед и начала описывать недавнюю поездку Хенрика в Нью-Йорк, где ему довелось отужинать в обществе миссис Рокфеллер.
– Он приобретает вес, – продолжала Лили, перечисляя людей из мира искусства, которые говорили о Хенрике. – Ты знала, что он сирота? – Лили рассказала, что в юности художник был юнгой на рыболовецкой шхуне, ходившей в Северном море. Напоследок Лили сообщила: на скамейке перед квадратной живой изгородью в Конгенс-Хаве Хенрик признался, что никогда не встречал такой девушки, как она.
– Он явно тобой увлечен.
Лицо Лили вспыхнуло жаром, и Грета не могла этого не заметить. Она только что вернулась домой после бестолкового дня в галерее: непроданные холсты так и висели на стене, все десять. И теперь все это – вид мужа в простой коричневой юбке; новость о Хенрике, приглашенном в Национальный клуб искусств на ужин с миссис Рокфеллер; странный образ Лили и Хенрика на парковой скамейке в тени башен замка Розенборг[23] – навалилось на нее разом.
– Скажи мне, Лили, ты когда-нибудь целовалась с мужчиной? – внезапно спросила она.
Лили замерла, уронив вязанье на колени.
Вопрос словно бы сам собой сорвался с уст Греты. Прежде это не приходило ей в голову, так как в сексе Эйнар всегда был неловок и вял. Он – и вдруг мечтает о чем-то столь ему чуждом? Нет, это невозможно! По большому счету, без Греты Эйнар никогда бы не нашел Лили.
– Хенрик – первый? – спросила она. – Он первый мужчина, который тебя поцеловал?
Лили задумалась, нахмурив брови. Снизу донесся пропитанный картофельной водкой голос моряка: «Не ври мне! – ревел он. – Я вижу, когда ты врешь!»
– В Синем Зубе, – начала Лили, – жил мальчик по имени Ханс.
Грета впервые узнала о Хансе. Лили говорила о нем с упоением, прижимая к груди сплетенные в замок пальцы. Будто в экстатическом трансе она рассказывала Грете о трюках, которые Ханс вытворял, забираясь на старый дуб, о его тонком, дребезжащем голосе, о воздушном змее в форме подводной лодки, утонувшем в болоте.
23
Розенборг (дат.