А тут вдруг такое! Патологическая ненависть ревнителей политкорректности к истинной науке всем известна. Печально думать, что она настигла и привела к присяге наших ученых, заставила их изрекать тезисы, ими же научно и опровергаемые в той же книге.
Но самое печальное: авторы уповают на самосознание как основной критерий этнической идентичности не только в отношении индивида, но и в отношении вида, то есть самого этноса. К примеру, они довольно наивно пишут: «Этнический уровень определить все же проще других — благодаря этническому самомознанию членов этноса. Люди обычно сами говорят, к какому этносу их следует относить» (93).
А мы, выходит, и сметь не должны их слова проверить научными методами? Но мало ли какие у кого аберрации, в том числе массовые. Встречались племена, искренне убежденные, что кроме них на свете вообще людей нет…
Следует решительно возразить против концепции этнического самоопределения! Она философски, мировоззренчески недопустима, научно нечестна попросту.
Балановскими, между тем, для нашего вразумления на этот счет создан специальный микрораздел «Этнос и этническое самосознание», отмеченный убийственной непоследовательностью и идеализмом.
Для авторов, к примеру, синонимами этноса являются — и это глубоко верно — народы, племена, нации. Но тут же они дают и глубоко неверный пример синонима: этническое самосознание — этническое самоопределение; притом что самосознание по смыслу слова обязано отражать объективную реальность, а самоопределение — нет. Балановские тут же письменно подтверждают эту дихотомию.
Они верно указывают, с одной стороны: «В самосознании народа переплетены как сознание общности происхождения (“мы с тобой одной крови — ты и я!”), так и сознание общности исторической судьбы, отличной от других народов». Именно так: общая кровь и общая история составляют самую суть этнической общности, будь то племя, народ или нация! То и другое — вещи вполне объективные, самосознание тут совершенно не при чем.
И здесь же Балановские противоречат сами себе: «Этнос как универсальная единица популяционной системы обладает свойствами целостности и системности. Эти свойства проявляются, прежде всего, в этническом самосознании, цементирующем популяцию в единое — хотя и многоликое — целое… Но именно сознание общности исторических судеб обычно играет главенствующую роль в этническом самосознании и в формировании генофонда этноса (кто и когда это определил? — А.С.). Объединяющее начало этнического самосознания приводит к тому, что постепенно все части этноса — независимо от их происхождения — рано или поздно генетически сближаются, становятся обладателями некоторых общих генов, образуя некий общий и неповторимый “портрет” генофонда» (24)[7].
Вот мило! Сознание первично — материя вторична! Самосознание формирует генетику! Биологическая популяция есть феномен сознания! Архиепископ Беркли ликует и рукоплещет в райских кущах, почитывая Балановских…
А Балановские с каким-то садомазохистическим нажимом переводят эту установку конкретно на русский народ: «Очень ярко это проявилось в истории русского народа. Он включил в себя — кроме славянского — множество иных составляющих не только финно-угорского и тюркского происхождения, но также, видимо, и балтские, иранские, германские элементы. Попытки XIX века реанимировать сознание единства по происхождению (“по крови”) и противопоставить “великороссов” и “инородцев” не выдержали критики со стороны общественности и науки — слишком очевидны были факты включения этнически инородных компонентов в сам русский народ. Не последнюю роль сыграли в этом и данные антропологии, выявившие внутреннюю неоднородность антропологического типа русских: географически разные части “ареала великоросса” различны и по физическому облику русского населения… Этот процесс слияния генофондов даже спустя многие века далёк от завершения, в то время как этническое самосознание давно уж выкристаллизовалось в единое целое, выстраданное общностью исторических судеб населения Русской равнины» (25).
В дальнейшем сами же авторы собственными данными подтвердят, что генетическую гетерогенность русских не стоит преувеличивать и драматизировать (она ниже среднего), а также железно докажут, что азиатское присутствие в нашем генофонде вообще близко к нулю, статистически ничтожно.
Но дело даже не в этом, а в принципиальной трактовке фактов. Как известно, и золото не бывает 100-процентным. Если в каких-то русских людях присутствуют в виде примесей некие иные этнические субстраты, это ведь еще не значит, что в них отсутствует собственно русский субстрат как основной генетический компонент. К чему-то ведь эти примеси примешивались! От того, что Балановские не желают синтезировать некий эталон — «абсолютного русского», не следует впадать в отчаяние и говорить об исчезновении феномена русскости. Плодотворнее, наверное, было бы поговорить о ядре этноса, состоящем из обладателей максимального количества русских этнических маркеров, и его периферии, где это количество градуированно снижается. А следовательно, о соответствующей градационной шкале принадлежности к этносу. И о той границе, за которой один этнос теряет свою идентичность и преобразуется в другой. И т. д.
7
Фальшь авторской установки видна на конкретном примере: в таблице гомогенности-гетерогенности различных народов Европы авторы наряду с такими мононуклеарными народами, как поляки или немцы, поместили вдруг австрийцев! Но ведь всем известно: австрийцы не народ, не этнос. «Австрийство» — есть не более, чем согражданство, внутри которого стиснут конгломерат различных этносов — немцев, венгров, чехов и др. — со своими национальными самосознаниями и своими национальными языками. Поэтому гетерогенность «австрийцев» ни о чем не может свидетельствовать, кроме как о полиэтничности австрийского согражданства. Исследоваться, уж если на то пошло, могли бы австрийские немцы — на предмет генетического соответствия германским немцам… Этнос вне общности происхождения — не этнос.