Сейчас я ничего не скажу о Шопене за исключением того, что мое мнение весьма близко к шёнбёрговскому, но Шуберт, я думаю, бесконечно богаче других упомянутых вами композиторов. Студентом в Санкт-Петербурге я узнал его песни, фортепианную музыку, квинтеты, квартеты, трио, последние две симфонии, и это почти все. Я особенно любил песенные циклы, хотя и считал, что Шуберт злоупотребляет и слишком охотно пользуется минором и что чисто гармоническая роль рояля с вечно арпеджированным аккомпанементом монотонна.
Другие молодые музыканты Санкт-Петербурга были еще меньше знакомы с Шубертом, что не мешало им пренебрежительно считать его «деревенским музыкантом», а однажды я даже услышал, что Чайковский усовершенствовал тему «Неоконченной» симфонии в «Лебедином озере». Мало кто из моих товарищей судил глубже, хотя сопоставить си-минорную симфонию Шуберта с «Лебединым озером» — значит понять наряду со многим другим, что австрийский крестьянин по крайней мере менял оркестровку при повторениях и никогда не строил таких квадратных фраз, как мой соотечественник.
Самое поразительное из симфонических достижений Шуберта — Четвертая симфония — высмеивает нелепое мнение о том, что этот композитор был неспособен к масштабному развитию и умел лишь нанизывать песенные формы. Невозможно перечислить momenti lirici в этом шедевре, можно лишь рассматривать его как музыкальное целое. В этой симфонии шубертовское ощущение максимально расширенных тональных отношений, гармо- пическое мастерство, размах развития могут быть сопоставлены лишь с бетховенскими. Симфония указывает и на контрапунктический талант, так никогда и не развившийся, хотя в то же время она далеко превосходит других названных вами композиторов по зрелости хроматического языка (см. такты 90—105 и соответствующее место в Andante; сравните интродукцию с интродукцией моцартовского квартета в той же тональности; взгляните на такты 431–451 и соответствующее место последней части; всё Скерцо, перемену тональности в последней части, с которой по выбору места мог бы соперничать только Бетховен. Вдобавок хроматическая мысль проведена через все четыре части с такой зрелостью, которой мог бы позавидовать Моцарт в свои скороспелые 18 лет).
Шуман — композитор, к которому я питаю личную слабость, [198] но симфония не его область. Если я сравниваю его симфонию, скажем, ре-минорную, которую я только что слушал, с шубертов- ской Четвертой (сравнение, бесспорно, обидное, как и все сравнения), симфония Шумана кажется мне вовсе не симфонией в бет- ховенском смысле. Она наивна по конструкции и не была задумана инструментально, но это, как сказал бы Джилберт Райл, замечания профессионала, а не широкой публики. Но как бы она ни была далека от Бетховена, тема в такте 305, должно быть, происходит от Larghetto из Вторрй симфонии Бетховена. Трио из Скерцо — мой любимый эпизод в Четвертой Шумана, но должен сказать, что даже тут я нахожу репризу слишком точной. Первая часть также слишком прямолинейна (тема тромбона в тактах 178, 182, 186, 190) и Romanza, особенно украшательские скрипичные триоли, пожалуй, слишком блеклы даже для обеденной музыки в швейцарской гостинице. (IV)
Французские композиторы
Р. К. Продолжаете ли вы относиться с энтузиазмом к Гуно, Мессаже и Лекоку? Что говорит вам сопоставление Гуно и Бизе?
И. С. Пожалуйста, пожалуйста. Я питал определенное пристрастие к Лекоку в период «Мавры» и сочинил «в память о нем» одпу мелодию у флейты в «Игре в карты». Он был талантливым и оригинальным композитором «музычки». У меня есть партитуры «Жирофле Жирофля» с его автографом и «La coeur а la main». Мессаже менее одарен, но он был человеком очень добрым, обаятельным и подбадривал меня в первые годы жизни в Париже. Он должен был дирижировать премьерой «Соловья», но отказался в пользу Монтё. Что касается Гуно, то признаюсь, я когда-то был сильно увлечен его мелодическим даром, но не хочу сказать этим, что забывал о его бесцветности. В России Гуно помешал мне увидеть Бизе, и в авторе «Кармен» я не мог разглядеть ничего, кроме умнощ эклектизма. В холодной войне Чайковский — Римский-Корсаков «Кармен» восхищала больше представителей московской школы, нежели петербургской. Против «Пиковой дамы» могло бы быть возбуждено дело о плагиате — сравните арию Лизы во второй картине и дуэт Лизы с Германом в шестой со сценой гадания в «Кармен» и хоры в Летнем саду с первой сценой «Кармен», но истец был бы пленен вкусом Чайковского даже признав его вором. Ария гадания — это украшение «Кармен» наряду с со л ь-бемоль-мажорным ансамблем контрабандистов, квинтетом и последней сценой Хозе (лучшей музыкой оперы) — выглядит жемчужиной в окружении полудрагоценных камней. Ария гадания использует простейшие средства и украшена несколькими мастерскими штрихами вроде октав гобоя и тромбона и апподжиатур у струнных в коде. До недавнего времени я нё слишком восхищался «Кармен». Микаэла надоедала мне, как и нелепая ария с цветком и все эти модуляции, удостоенные Римской премии. Но то был период предубежденности. К тому времени, когда я стал композитором, «Кармен» была безумно старомодной. Мода на экзотику, чужестранное, испанщину ушли в прошлое, и опера в стиле зрелищ Бродвея — здесь прибавить номер, там убрать — другими словами, «Кармен» не была a la mode. Я считал ее хорошей музыкой кабаре, но не больше (каковой она, действительно, частично является); «bel officier» — чистейшая Пиаф, и Данкайра и Ромендадо в дуэте «Carmen, топ amour tu viendras» похожи на два саксофона из Ги Ломбардо. В последнем спектакле «Кармен», виденном мной в России, было несколько постановочных новшеств. Единственным видимым предметом в конце оперы была карета Красного Креста. [199] Должно быть, режиссер был вегетарианцем. (IV)
198
Я видел Клару Шуман запросто летом 1895 г., когда мой отец взял меня в качестве переводчика — он не говорил по-немецки — навестить ее на ее вилле вблизи Хомбуга-фор-де Хёе. Помню очень старую даму, ходившую с палкой.
199
Очевидно, имеется в виду постановка И. Лапицкого в петербургском театре Музыкальной драмы (1900). — Ред.