— Понятия не имею, — она вдруг зашлась смехом.
— Hy чего ты?
— Ой, до меня только сейчас дошло. Представь себе, как тем же самым вопросом мучаются наши кальмары!
Часть пятая
— Стрижа они и сами видели, — сказала Ятима. — Полагаю, их бы удивили перемены с момента их отбытия.
— А еще их бы несказанно удивило, как долго мы бродили в трех соснах, — ернически вставил Паоло.
— Совершенства нет на свете, — ответила Ятима недовольно. — Я в технической стороне вопроса лучше смыслю, но все же не обойдусь без твоей помощи, чтобы все сложить воедино.
— Почему?
Паоло без устали подтягивался на балке, за которую держался.
— А ты не собираешься им рассказать про Пуанкаре?[89]
— Собираюсь.
— Тогда им нелишне будет узнать о злоключениях Орландо.
УТЯЖЕЛЕНИЕ
Полис Картер-Циммерман, межзвездное пространство.
Стандартное время Коалиции 84 274 532 121 904.
Универсальное время 01:15:19.058, 4 июля 4936 года.
Орландо Венетти пришел в себя в двенадцатый раз за девять веков, преисполненный надежд и ничуть не сомневаясь, что вольтерьянский К-Ц прибыл к месту назначения. Голова работала быстро и четко. Предыдущие срочные пробуждения были связаны с новостными сводками из других клонов полиса, но в последний раз он уходил в сон, зная, что никто больше не успеет допрежь его самого. Настала очередь вольтерьянцев снабжать новостями другие клоны — даже если им придется пополнить растущий перечень пустынных миров, посторфеанских разочарований.
Он перекатился на бок и посмотрел на часы у кровати. Сверкающие символы парили в черноте каюты. Семнадцать лет до прибытия. Кто-то в другом К-Ц совершил важное открытие, достаточно значительное, чтобы экзоличность сочла необходимым разбудить хозяина. Орландо почувствовал себя обманутым. Его энтузиазм насчет откровений из других полисов испарился световые годы и десятилетия назад.
Он полежал еще немного, дожидаясь, пока воспоминания о сновидении всплывут на поверхность сознания. Ему снилось, как Лиана и Паоло спорят с ним в атлантском доме, пытаясь убедить, что Паоло и в самом деле его сын. Лиана даже показывала ему изображения родов. Когда Орландо начал ей рассказывать про психогенезис, Паоло фыркнул и бросил:
— Попробуй-ка это в пробирке провернуть!
Орландо понял, что у него нет выбора. Придется все им выложить про Ящерицу. И хотя он вообразил, что у Паоло есть шанс ускользнуть целым и невредимым, во сне ему открылось, что это было невозможно. Паоло ведь тоже был плотчиком, и роботы вскоре найдут в руинах три почерневших тела.
Орландо смежил веки и подождал, пока душевная боль уйдет. Он сказал Паоло, что проведет весь путь в криогенной заморозке, полностью отключившись от внешнего мира; ему не хотелось никому признаваться, что вместо этого он выбрал сны. Мудрая предосторожность, учитывая Фомальгаут. Тот дремлющий клон так или иначе развился бы в независимую личность; случайные шумы вмешались бы в работу программ ревоплощения и гарантировали бы такой исход даже без учета разницы в поступающей на вход сенсорной информации. Но Орландо не мог думать о нем как о мертвеце. Да, его земная личность совершила самоубийство, но это не считается. Он всегда намеревался слиться со всеми клонами в конце Диаспоры, и потеря пары-тройки стала для него ничуть не большей трагедией, чем утрата воспоминаний за один-два дня из тысячи.
Он вышел из каюты и босиком побрел по холодной траве на край летающего острова. В окружении господствовала тьма, такая же непроницаемая, как в безлунную ночь на Земле, но почва была ровной, а дорогу он хорошо знал. Он с радостью избавил себя от сомнительной нужды в испражнении, но лишаться услады опорожнить мочевой пузырь стремился не больше, чем отказаться от секса. Оба псевдофизиологических акта были продуктом его доброй воли. Они уже сильно разошлись с биологическими императивами и приблизились к таким нематериальным удовольствиям, как, например, музыка. Бетховена он себе оставил, чем же моча хуже? Глядя, как струя исчезает в непроглядной пустоте под скалами, он заставил ее извиваться фигурами Лиссажу.
Он передал Паоло лишь малую часть себя — как и любой хороший Мостостроитель, — но достаточную, чтобы между ними наладилось взаимопонимание. Он радовался, представляя себе грядущие поколения их рода, воображая, как они примутся исследовать неисчерпаемое разнообразие возможностей виртуальной реальности. Перерабатывать себя в попытке соблюсти личностную преемственность он почел бы самообманом. Вот поэтому он и спал по старинке: сны его никем и ничем не управлялись, оставаясь хаотичным напластованием идей, далеким от кристальной ясности и детализации подконтрольных воле спящего фантазий или терапевтических психодрам свежеприбывшего иммигранта. В его снах, видениях млекопитающего, Лиана еще никогда не возникала. Он еще не спускался по тернистому пути аллегорий и катарсиса, призванному смягчить боль утраты. Сны ничего ему не открывали, ничего не значили, ничего не меняли. Но отказаться от них, отменить их, запрограммировать — это все равно что воткнуть в себя острый кинжал.
89