Великая война, начавшаяся в 1914 г., была европейской катастрофой, она затронула также и некоторые политикоправовые очевидности. Одни – с самого начала, когда оказалось, что не только не срабатывают договоренности по предотвращению войны, но согласованные правила ее нормализации по-разному понимаются воюющими сторонами и не помогают[17]. Другие – в самом конце, когда побежденные обнаружили, что победители отнюдь не считают их проигравшими в обычной, вечной игре, в которой статус проигравшего остается статусом игрока, но не изгоя, более не допущенного к игре[18].
Шмитт пережил обрушение мирного порядка очень остро. В первые же дни войны погиб его самый близкий друг, сам он очевидным образом не желал попасть на фронт, его дневники тех лет больше свидетельствуют об ужасе, чем о патриотическом угаре. Он служил в армии, в тылу, в военной цензуре, отслеживая публикации пацифистов, социал-демократов и т. п., т. е. занимался именно тем, что относится к ограничению прав и свобод во время чрезвычайного положения, тяготился службой и старался вернуться к научной карьере. Опыт военных лет сыграл свою роль в формировании его взглядов. В феврале 1916 г. Шмитт сделал доклад в Страсбургском университете[19] о юридической специфике уголовного процесса при осадном положении, а в конце того же года опубликовал большую статью «Диктатура и осадное положение. Исследование в области государственного права»[20]. Воззрения Шмитта на сходство и различия осадного положения и диктатуры претерпели даже в этом году существенные изменения, а за время до выхода книги они менялись еще не раз. Его сочинение 1916 г. успело заслужить одобрение страсбургского профессора Пауля Лабан да (1838–1918), одного из самых влиятельных исследователей права в кайзеровской Германии[21], правда, в скором времени сам Шмитт станет одним из решительных критиков правового позитивизма, в том числе и Лабанда[22].
Позитивизм означает, что приоритет отдается действующему праву, толкованию писанных и действующих законов. Дело юриста заключается в том, чтобы систематически представить смысл этих законов, выступить в роли квалифицированного и привилегированного интерпретатора, показать их логику, замысел законодателя и взаимосвязь. Это далеко не простая задача. Лабанд, связавший всю свою карьеру со Страсбургом, – участвовал в становлении новой, единой Германии, еще со времен Северогерманского союза, предшественника Германского Рейха, правовая система которого появлялась не из ничего, не в силу одного лишь законодательного произвола. «Речь идет, – писал он в своем капитальном труде, – именно об анализе возникающих публично-правовых отношений, об установлении их юридической природы и о нахождении тех более общих правовых понятий, которым они подчинены… Для немецкой конституции, как и для всякого конкретного правотворчества. характерны лишь фактическое использование и соединение всеобщих правовых понятий. напротив. создание нового института права. вообще не могущего быть подчиненным некоторому более высокому и всеобщему понятию права. столь же невозможно, как изобретение новой логической категории или возникновение новой силы природы»[23]. Без истории права, без исследования общеевропейских и немецких источников понимание правовой природы, а значит, и толкование действующих законов невозможно, Диктатура, осадное положение тоже могут рассматриваться в этом ключе, и важнейшим юридическим источником федеральных, имперских законов оказывается при этом прусское законодательство, в значительной части сохранившее свое действие и после образования имперской федерации, Рейха. Трактовка Рейха как федерации, носителем суверенитета которой является не народ, а совокупность немецких князей и сенатов вольных городов, представленных в Бундесрате, причем кайзер не монарх в точном смысле, но подобен скорее председателю совета частной корпорации, а принимаемые законы становятся результатом согласований между бундестагом, бундесратом и кайзером, – эта бисмарковская в своей основе трактовка права у Лабанда постепенно вступала в противоречие с конституционно-правовым развитием уже предвоенной Германии[24], однако многое прояснилось и обострилось лишь во время войны. Война и диктатура, по Лабанду как для других исследователей права, юридически нормальны, «Объявление военного положения следует по существу охарактеризовать как введение военной диктатуры»[25]. При осадном положении диктатура нужна, когда «враг у ворот» (это предусматривает внутреннее законодательство), но, как писал другой знаменитый юрист, И. К. Блюнчли, и после войны, скажем, победители, берущие под свое начало ту область, которая раньше принадлежала побежденным, могут временно устанавливать там чрезвычайное положение и диктаторское правление, пока правовая система одной страны заменяется другой. Международное право это допускает, но лишь при условии, что чрезвычайное положение не приведет к исчезновению необходимых элементов публичного права, регулирующих (как сказали бы мы сейчас) отношения между социальными институтами[26].
17
См.: Hull I. S. A Scrap of Paper: Breaking and Making International Law during the Great War. Ithaca, N. Y.: Cornell University Press, 2014.
18
Об этом говорил Макс Вебер в 1916 г, в ряде выступлений. Об этом, уже после создания Лиги Наций, писал, начиная с 1924 г., и Шмитт. См.: Weber М. Deutschland unter den europäischen Weltmächten, in: Weber M. Gesammelte politische Schriften. Tübingen: Mohr (Siebeck), 1920. S. 73–93. Schmitt C. Die Kernfrage des Völkerbundes (1924) // Schmitt C. Frieden oder Pazifismus? Arbeiten zum Völkerrecht und zur internationalen Politik 1924–1978 / Hrsg, von Maschke G. Berlin: Duncker & Humblot, 2005. S. 13 ff. В расширенном и переработанном виде: Schmitt С. Die Kernfrage des Völkerbundes. Berlin: Dümmler, 1926.
19
С Эльзасом и Страсбургским университетом Шмитта многое связывало, но всем надеждам на будущее пришел конец, когда Германия потерпела поражение в войне и потеряла области, отошедшие к ней в результате победы во франко-прусской войне.
20
Schmitt С. Die Einwirkungen des Kriegszustandes auf das ordentliche strafprozessuale Verfahren // Zeitschrift für die gesamte Strafrechtswissenschaft 38 (1917). См. детальное изложение в кн.: Mehring R. Carl Schmitt. Aufstieg und Fall. Eine Biographie. München: Beck, 2009. S. 89 ff.
21
См.: Mehring R. Op. cit. S. 92 f. Cp.: Neumann V. Carl Schmitt als Jurist. Op. cit. S. 30.
22
Как и в случае Ганса Кельзена, другого выдающегося представителя юридического позитивизма (хотя позитивизм Кельзена и по смыслу другой, и обосновывается иначе, чем у Лабанда), критика Шмитта, поначалу научная и философская, в 30-е годы имела выраженный антисемитский характер. Выпады Шмитта против «еврея Лабанда» в Германии не забыли. См.: Motschenbacher А. Katechon oder Grossinquisitor?: eine Studie zu Inhalt und Struktur der Poltischen Theologie Carl Schmitts. Marburg: Tectum Verlag, 2000. S. 153 ff.
25
Laband Р. Das Staatsrecht des Deutschen Reiches. Bd. 4. 5. Aufl., 1914. S. 44. Цит. по: Quaritsch H. Op. cit. S. 3. Fn 11.
26
См.: Bluntschli J. C. Das moderne Völkerrecht der civilisirten Staten. Nördlingen: Druck und Verlag der С. H. Beckschen Buchhandlung, 1868. § 707. S. 384.