Из сделанного обзора мы убеждаемся, что все мифы о ковчеге в эллинстве принадлежат кругу представлений и обрядов религии Дионисовой.
По Группе [418], ковчег — семитический символ, связанный с преданием о потопе, в Греции же — с фиванским Кадмом и с культом Кабиров и Деметры; отсюда пошли все виды «мистических цист», liknon и larnax. Позволительно, однако, усомниться в однородности сближаемых Группе культовых явлений: larnax и kypselos — несомненно, гроб, чего отнюдь нельзя утверждать о мистических цистах. Прямую аналогию можно усмотреть между ковчегом бога, — то младенца (мифы Прасий, Аргоса, Делоса, Алей), то мужа (мифы Лемноса и Патр), — и Арионом, царевичем в бочке, гробом Осириса, приплывающим в Библос, китом Ионы (которому, как обязательный растительный коррелят ковчега, отвечает «тыква»). Все эти мифы могут восходить до прообраза Ноева ковчега и ассирийских преданий о потопе, причем они определяются представлением о спасении дионисийского огня (Персей, Телеф) в стихии влажной и сочетанием идеи ковчега-гроба с идеей растительной крови (Дионисов сад, Аний, Фоант, срв. виноградник Ноя) и древа жизни (смоковничный идол Эсимнета, ereike [419] Осириса). Признаки древопочитания и символы отношения к влажной стихии отсутствуют в культе колыбели-кошницы. С другой стороны, концепция соотношений гроба и древа, смерти и плодородия, влаги и огня во всем круге рассмотренных, сродных между собою и неразделимых мифов — слишком широка и цельна, чтобы можно было вместе с Э. Маассом приурочить отдельные части этого единого и многообъемлющего состава к частному и одностороннему культу некоего местного Диониса.
Прибавим, что миф о растерзании Диониса Титанами сочетается с представлением о потопе, последовавшем за гибелью Загрея [420], преданию же о винограднике Ноевом точно соответствует сказание о новом появлении после потопа виноградной лозы, которую Диодор называет «как бы второй эпифанией бога людям» [421].
5. Половой маскарад
К половой символике относится, далее, в островных культах обряд мужского переодевания в женские одежды. Следы этого обряда ведут на Крит, родину миметических изображений рождества Зевсова, где он послужил источником мифа о Тесее в Лабиринте, и откуда не только распространился по Элладе с Дионисовой религией (Осхофории), но и бросил свое отражение на героическую легенду, поскольку она была приведена в связь с этой религией, как о том свидетельствуют мифы об Ахилле у Ликомеда, о Дионисе у Ино [422], о Геракле у Омфалы. Причем внесению указанной обрядовой черты в мифе о Геракле предшествовало ее усвоение Геракловым культом: мы разумеем женский наряд Гераклова жреца на о. Косе, этиологически объясняемый не рабством героя у Омфалы, а преследованием и скрывательством у некоей «жены фракиянки» (Plut., q. qr. 58), т. е. явно сводимый к дионисийскому первообразу. Корней обряда должно искать, по-видимому, в незапамятном прошлом религии женского единобожия: на нем отпечатлелись формы общения единой богини с ее мужским жертвенным коррелятом. Итак, символика переодевания скорее принадлежит кругу Дионисовой сопрестольницы, чем самого Диониса, и недаром связуется с именем критской Ариадны, как в мифе о Тесее и Минотавре, так и в кипрском обрядовом действе Ариадниных родин. Естественно, что переодевание оказывается характерным для местностей, где первоначально единое женское божество сохранило преобладающее значение, каков Кипр, и возможно, что его древнейшей родиной была Малая Азия, страна Великой Матери, куда миф и помещает царство Омфалы, видя в ней владычицу Лидии, и откуда приходит Дионис Еврипидовых «Вакханок», приносящий с собой манию полового маскарада [423]. По Аполлодору, женскую или подобную женской столу Дионис получает во Фригии от Кибелы, был ею очищен и посвящен в ее таинства [424]. У Аристофана Дионис женообразен и одет в женскую столу [425].
С обрядом переодевания сродно представление о женственном обличий бога и о незамечаемом присутствии его среди жен. Дионис — «мужеженский» бог (parathelys), «повязанный женской головной повязкой» [426], двигатель и виновник женского полового исступления [427]. Зевс родил Диониса, как мать, явив этим женский принцип, ему присущий, — рассуждает ритор Аристид смирнский: таким же родился и его сын, во всем точное подобие отца; итак, Дионис — бог двуполый[428]. В противоположность этим, из древнейших не-эллинских корней относительно поздно развившимся в островном круге представлениям, собственно эллинский Дионис, мыслимый антропоморфически, — или младенец, или брадатый муж чернофигурных ваз; со времени Каламида изображается он пластически и как юноша, но ничто не указывает на женственность юношеского типа ранней поры. Тип женообразный — тип асийский, как из Малой Азии пришел и Бассарей, божественно упоенный старец в длинной столе [429].
419
Botticher, Baumcultus, S. 27. Связь ковчега с растительностью также чисто египетское представление. Tiele, Histoire comparee des religions de l'Egypte et des peuples semitiques, p. 355: «Les arches des Egyptens etaient considerees comme la demeure des dieux superieurs, oü s'accomplissait le mystere de leur passage de la mort ä la vie. Les arbres s'elancaient du couvercle et sur la representation de l'une de ces arches on lit: Osiris germe... L'arche de Molse etait faite du meme bois de sittim, ou d'acacia, et avalt les mcmes dimensions que Celles des Egyptens».
422
Apollodor. III, 4, 3: ho de (Hermes) komizei (ton Dionyson) pros Ino kai Athamanta kai peithei trephein hos koren. Ликомед, царь Скироса, среди дочерей которого воспитывается Ахилл, тот же тип мифа, что Афамант и Ликург: оттого и низвергает он со скалы дионисийского Тесея.
423
Eurip. l'acch. 915: skeuen gynaikos mainados bakches echön. Lucian. cal. 16: monos tön allön gynaikeia uk enedysato en tois Dionysiois.
424
Apollod. III, 5, I: Kybela tes Phrygias aphikneitai Dionysos kakei kathartheis hypo Rheas kai tas teletas ekmathön kai labön par'ekeines ten stolen ktl. — Voigt (Roscher's Myth. Lex. I, 1085) понимает, впрочем, под stole вообще «Cultusapparat aus dem phrygischen Dienste» (diaskeue), — напр., кимвалы.
425
Аристофан (Thesm. 135), намекая, по Велькеру (Trilogle I, S. 321), на изображение Диониса у Эсхила в Dionysu trophoi (что однако, весьма сомнительно), называет его презрительно gynnis. Welcker (ibid.) о других свидетельствах женского одеяния на Дионисе.
426
Thelymitris — Gruppe, Rel.-Gesch., S. 1440, Ab. — У Евсевия (pr. ev. III, 11), находим сближение женственного типа с растительным культом: esti de thelymorphos, menyön ten peri ten genesin tön akrodryön arsenothelyn dynamin.
427
Dionysos gynaikomanes — Homer, h. XXXIV, 17; orsibakchas — у Бакхилида; orsigynes — Plut. mor. 607. 671. Dionysos choiropsalas в Сикионе: epi tön gynaikeiön morion — FHG I, 135; ho tillön ta moria tön gynaikön — schol. Aesch, Pens. 1033. Clem. Alex, protr. II, 33 p. 33 Pott: Dionyson de ede siöpö ton choiropsalan. Sikyönioi tuton proskynusin epi tön gynaikeiön taxantes moriön, ephoron aischus kai tes hybreös sebazontes archegon. Odelberg оспаривает культовое значение этого наименования в Сикионе (sacra Cor. p. 79)-но оно имело, по-видимому, ритуальный смысл, если не в культе всенародном, то в тайных женских обрядах с их hybristika: женщины в стране хорового дифирамба «козлов» вознаграждали себя за оттеснение с публичной арены Дионисова культа развитием закрытых служений, известных в круге почитания Деметры.
428
Aristid. Sm. or. 41, t. 1, p. 49 Dind.: kai arrhen te kai thelys ho theos. — Arsona kai thelyn называют Диониса и орфики (h. XLII, 4).
429
Первоначально Дионис на всех человекоподобных изображениях брадатый муж (barbata specie, Macrob. s. 1, 18), каковым он был изваян и на ковчеге Кипсела (Paus. V, 19, 6). Появление юношеского типа в пластических изображениях мы объясняем утвердившимся к V веку в ясных и праздничных формах представлением о дельфийском братском союзе Диониса и Аполлона. Нежным юношей в весеннем расцвете красоты предстоит Дионис в гомерическом гимне, ему посвященном, что обращает нас к островному кругу. Дионис-старец (откуда тип «Сарданапала» Британского музея) — senili specie, по Макробию, — есть Бассарей (Rohde, Psyche II, S. 7, Α. 3), гость героических теоксений (как на рельефах Икария). Он пришел из-за моря, почему и находим этот несколько изнеженный идеал божественно-цветущей и пиршественно-роскошной старости перенесенным на теосского старца в венке из роз. Сам Анакреонт подает к тому повод своим bassaresö (fr. 45—62, Hiller-Crusius), что значит, конечно, не «по-фракийски пить», а «пить во славу candidi Bassarei» (срв. Ног. Carm. 1, 18), как это явствует из anhybristös: "но воды киафов десять, а вина лишь пять налей, чтобы принял благосклонно возлиянье Бассарей». У Нонна Дионис принимает вид ветхого деньми Крона: Nonn. VI, 155 sqq.