Увидав это, парень рванулся еще сильнее, потом стремительно вперед, и Джелали почувствовал руки парня на своей пояснице. Джелали растерялся. На какую-то долю секунды мускулы ослабли. Ибрагим поднял его и с силой бросил на землю. Джелали успел расставить ноги, и удар пришелся на правую. Надсадно заныло колено. На лбу выступил пот. Джелали не успел толком осмыслить происшедшего, потому что парень снова поднял его над собой и снова грохнул о землю, С головы упала тюбетейка, и Джелали почувствовал, как солнце начало плавить волосы на затылке. «Почему я не выпил воды? — подумал он. — Такая холодная…»
Джелали постарался высвободить левую руку, чтобы локтем отжать подбородок парня, но не смог. Тогда он напряг тело и начал извиваться в руках Ибрагима. Тот еще крепче сжал его и, медленно дрожа набухшими мышцами рук, начал сгибать. Джелали увидел небо: высокое и спокойное. Потом он опустил глаза и увидел красное, мокрое лицо парня. Их глаза встретились. Мгновенье Ибрагим Али смотрел в лицо Джелали. Он увидел в его бороде и бровях седые волосы. Он увидел морщинки у глаз и стянутую кожу у мочек ушей.
Победитель никогда не должен смотреть в глаза побежденному. Ибрагим Али увидел в Джелали отца. И он разжал руки.
Судьи объявили победу Джелали. Ибрагим медленно уходил с поля. Джелали пожал руки судьям, поднял тюбетейку и побежал вслед за ним. Догнав парня, он обнял его за шею и прошептал:
— Я не приду сюда больше, победитель…
И когда народ на площади увидел, как Джелали трижды по-мужски поцеловал Ибрагима Али, все еще раз убедились, как силен и великодушен человек, которого так любят в Кабуле: Джелали-победитель.
…В афганском языке нет слова «старик». Когда человеку много лет, его называют «спингырай», что в переводе означает «белобородый».
Когда Джелали и Ибрагим Али выбрались из толпы, к ним подошел невысокий, крепкого сложения юноша и, приветливо поздоровавшись, попросил:
— Я хочу, чтобы вы оба стали моими гостями.
— Кто ты? — спросил Джелали.
— Меня зовут Акбар[14], я учусь быть сильным…
— По виду ты пока еше больше походишь на Кабира[15], — пошутил Джелали.
— В твоих устах и это звучит похвалой, — ответил Акбар.
— Пойдем к нему? — спросил Ибрагим Али своего старшего друга.
— Пойдем, — согласился Джелали, — почему не пойти?
С этих пор Ибрагим Али и Джелали стали мюридами, телохранителями эмира Дост Мухаммеда и большими друзьями Акбар-хана, наследника престола.
5
Перед тем как эмир собрался идти гулять — после дня трудов он обязательно уходил в горы, — к нему в кабинет неслышно проскользнул адъютант, склонился низко и, приблизившись, положил на край маленького, сандалового дерева стола листки бумаги, скрепленные красным воском.
— Что это? — недовольно спросил эмир. — Неужели не мог принести завтра?
— Подари хотя бы один взгляд этой бумаге, повелитель, — ответил адъютант, — здесь о русском…
Дост Муххамед относился к своему адъютанту Искандер-хану со смешанным чувством любопытства, благожелательства и недоверия. Может быть, именно поэтому он говорил с Искандером откровенно, а подчас и просто доверительно. Но доверительность эмира простиралась ровно настолько, чтобы иметь возможность наблюдать; что особенно интересовало адъютанта, а что — не особенно. В последнее время эмир заметил, что самый большой, подчас неприкрытый интерес Искандер-хан проявлял к русскому.
Свое любопытство к Искандеру эмир объяснял себе тем, что адъютант был ловок, силен, хитер и в отличие от подавляющего большинства придворных не столь раболепен и льстив. Дост Муххамед любил играть в шахматы, но удовольствие от игры получал только тогда, когда противниками его были Акбар-хан либо Искандер.
И тот и другой отчаянно сопротивлялись эмиру, не делали намеренно глупых ходов, радовались всякой выигранной фигуре, искренне сокрушались проигрышу. Эта на первый взгляд ничего не значащая черта адъютантского характера заставляла эмира быть особенно к нему внимательным: в широком и узком смысле этого слова. Где-то в глубине души Дост Мухаммед верил, что когда-нибудь адъютант сам придет к нему и расскажет все, что его тяготило. А в том, что Искандера, особенно в последнее время, тяготило что-то, эмир был уверен. Все то время, пока Искандер был рядом, эмир старался понять его, а поняв, сделать вывод, всесторонне подтвержденный фактами.
— Ты подобен гончей, — сказал Дост Мухаммед адъютанту, — гоняешь меня до тех пор, пока не добьешься своего.
— Свое — это ваше, повелитель.
— Мое? — переспросил эмир и быстро глянул в адъютантовы огромные глаза.
…В докладе говорилось о том, чем был занят русский посланник в течение тpex последних дней.
— Кто велел следить за ним? — удивился эмир. — Кто, кроме меня, мог отдать такой приказ? Он гость, а плох тот хозяин, который смотрит, сколько кусков мяса положил в рот приезжий.
— Тут не о мясе речь, ваше величество. Он гость — так сиди в своем доме, пей шербет и радуйся жизни! А русский с утра до ночи ходит по базарам, улицам и площадям, говорит о разном…
— О чем говорит?
— О всяком, — повторил Искандер.
— Вспомни, о чем? Можешь вспомнить?
— Он говорил, что в мире есть два льва. Это Россия и ваша страна. И что Россия — это лев, а Афганистан — львенок малый, и что лев львенка всегда защищать должен…
Дост Мухаммед прошелся по кабинету, потом стал перед адъютантом и толкнул его пальцем в грудь.
— Сядь.
Искандер-хан сел.
— Кто сказал тебе об этих словах русского?
— Аль Джабар.
— Где он слыхал их?
— В лавке… Кажется, в лавке.
— В какой лавке?
Искандер замешкался.
— Ну! — прикрикнул эмир.
— Кажется, в лавке Гуль Моманда, оружейника.
— Та-ак… — задумчиво протянул эмир и снова неторопливо заходил по кабинету.
Ходил долго, минуты три. Потом остановился перед адъютантом и спросил шепотом:
— Ты зачем врешь мне, Искандер?
Адъютант стал желтеть. Когда он волновался, лицо его не бледнело, а делалось серо-желтым.
— Я не вру, повелитель.
— Ты врешь мне, — повторил эмир, — только не понимаю зачем.
Подошел вплотную к Искандеру и, взяв его за кушак, приблизил к своей груди:
— Зачем, ответь мне?
— Я не вру, повелитель.
— И ответь мне еще, Искандер: почему ты не дал аудиенции русскому, когда тот пришел к тебе в приемную в первый раз? И почему ты не пропустил его ко мне позавчера? Ответь мне…
Адъютант смотрел в лицо эмиру и молчал.
Гуль Моманд поднял голову и тотчас же опустил. Отложив в сторону маленький молоток, поднялся; перед ним стоял эмир Дост Мухаммед, переодетый в костюм воина. Чуть позади, заслоняя своей могучей квадратной спиной почти всю дверь, врос в пол телохранитель эмира, мюрид Ибрагим Али.
Гуль Моманд пошел навстречу гостю, поздоровался с ним. Веселый ум оружейника подсказал ому верное решение: коль скоро эмир пришел к нему не в пышных одеждах, не с многочисленной свитой, а всего-навсего простым воином, то и обращаться с ним следует учтиво и почтительно лишь постольку, поскольку он гость. Обменявшись с эмиром рукопожатием, Гуль Моманд предложил ему садиться. Когда Дост Мухаммед опустился на раскладной стульчик, стоявший около полировальных каменных кругов, присел и Гуль Моманд.
— Устраивайся и ты, — предложил он Ибрагиму Али.
Мюрид отрицательно покачал головой и усмехнулся уголками губ.
— Здесь могут быть те, кто жаждет увидеть нас с тобой, — сказал эмир. — А сейчас я должен видеть тебя, потому что мне надо поговорить с тобой, Гуль. И пусть наша беседа, после окончания ее, сотрется в пыль, которая улетает в небо во время твоей работы за полировальными камнями.
— Твоя наблюдательность, воин, радует глаз мастера.
Дост Мухаммед рассмеялся, открыв ровные, не тронутые табачной копотью зубы. Пошутил: