— Доберусь как–нибудь. Не могу в тереме лежать — тоска.
Конюх понял — тоска!
— Ты боярам сказать про меня не вздумай. Слышишь?
Мужик вздохнул:
— Ладно. Помолчу.
Спустя некоторое время в тереме поднялся шум. Конюх подсыпал коням овса, поворошил сено, присел в угол, начал чинить седло. Работа валилась из рук. Плюнул в сердцах на себя, пошел к боярам.
— О чем ты думал, дурень? Тоска, говоришь. То князя хворь до изумления довела, а ты где разум растерял? — набросился на него старый Бренко.
Мужик стоял понуро, мял в руках шапку. Бренко повернул его, слегка, для острастки ткнул в загривок костяшками пальцев,
— Чего стоишь! Беги, запрягай сани! Догонять надо! Медвежью шубу тащите!
В погоню послали Семена Мелика, с ним князь Владимир увязался. Бояре не пускали его. Володя, рассердясь, пообещал:
— Сам уйду!
Пришлось призадуматься: сбежит, угляди за ним — бегал. Уступили. Пусть лучше в санях едет. Теплее: сани крытые.
Едва выбрались из Москвы, Семен понял — быстро не поедешь: дорогу за ночь перемело, беда! Оставалось надеяться, что настигнут князя на полпути в ямском стане, но, приехав туда, узнали: князь отдыхать не стал, только коня переменил да сбитня [127] горячего напился.
Семен погнал дальше. Стало смеркаться. А впереди все пусто. Наконец Володя, не спускавший глаз с дороги, толкнул локтем Семена:
— Гляди! Небось он!
Семка принялся нахлестывать тройку.
Но всадник приближался быстро — ехал навстречу. Поравнявшись, Семен окликнул его.
Встречный остановил коня, настороженно положил руку на рукоять меча.
Семен узнал в нем одного из дружинников Дмитрия Суздальского. Тот, тоже разглядев Семена, успокоился, опустил руку.
— Куда едешь?
Оказалось, гонец в Москву.
— Князь в Троице, мы следом спешим, поворачивай.
Посол заколебался.
— Мне, поди–ко, до бояр дойти надо, князь–то у вас отрок, что он без бояр в делах смыслит? Опять же и без князя нельзя, кому я речь говорить буду? [128]
Из глубины возка выглянул Володя, закричал:
— Али ты забыл, как сей отрок к вам в Суздаль пожаловал? Тряхнули мы тогда князя Дмитрия Костянтиновича. Али в Суздале у вас память не крепка? Забыли?
— Помнят, — неохотно ответил гонец, поворачивая коня вслед за санями.
Далеко за полночь Семен Мелик с князем Владимиром да с послом добрались до Троицы. Там, несмотря на поздний час, не спали.
Отец Сергий встретил их в сенях, сразу с мороза в келью не пустил, попенял:
— Как это вы там в Кремле не устерегли князя, худо ему теперь, простыл. Я его малинкой горяченькой напоил, сейчас спит он.
Посмотрел на посла:
— А ты кто таков, человече? Гонец? С чем послан?
Посол замялся:
— Послан я в Москву, а не в Троицу.
Но Володя дернул его сзади за кушак:
— Очумел? Таиться вздумал! Перед отцом–то Сергием! Говори!
Посол переступил с ноги на ногу, подумал, вздохнул и начал речь:
— Князь Дмитрий Костянтинович речет тебе, великий князь Володимирский Дмитрий Иванович… — Смолк.
— Что же ты?
— Не гневись, отче, мысли спутались, не могу я речи сказать, ибо князя Дмитрия Ивановича не вижу, говорить ее некому.
Сергий улыбнулся:
— Ты речь после князю скажешь, сейчас лишь суть передай.
Посол молчал.
— Да о чем речь–то? Приехал–то с чем?
— С тем и приехал, что нашему князю опять из Орды ярлык привезли… Он и раздумался…
— Что так?
— Вестимо! И хочется и колется, а только сраму такого мы не ждали.
— Какого сраму? Говори толком.
— А такого… ярлык царский я Дмитрию Ивановичу привез.
Сергий посмотрел на образ. «Слава те, господи». Потом, увидев, как враждебно смотрит на него посол, он подошел к нему:
— Серчаешь? Утишь сердце свое. Али ты хотел бы, чтоб снова Суздаль в осаде сидел да посады свои жег? Не срам, но мир избрал князь Суздальский. Тому я радуюсь, а больше за Митю рад.
Сергий говорил негромко, как бы про себя, но с такой глубокой убежденностью, что мрачные складки на лбу посла невольно разгладились.
— Ведомо ли тебе, посол, как ты мне помог?
— Нет, отче.
— Дело! Княжий долг вновь зовет Дмитрия Ивановича! Не мальчонко–сиротинка, а великий князь спит у меня в келье.
— Не сплю я, отче.
Сергий оглянулся. В дверях стоял Дмитрий. Широко раскрытые глаза его блестели в полумраке. Тулупчик, который накинул он, сполз с одного плеча, рука твердо держит скобу двери. Сквозь расстегнутый ворот рубахи видно, как торопливо, взволнованно дышит князь.
127
Сбитень — горячий напиток из меда с пряностями, был распространен на Руси и заменял наш чай, который тогда был неизвестен.
128
На Руси во времена татарского ига, когда грамотность стала редкостью (кроме Новгорода, до которого татары не дошли), часто, вместо того чтобы писать грамоту, гонца заставляли заучить и передать послание наизусть.