Дурно, безвыходное положение; как доказать любовь человеку, который с тем женился, что «я иначе не могу, а она меня не любит». А есть ли минутка в моей жизни теперь, где бы я вызвала что-нибудь из прошедшего, чтоб пожалела о чем-нибудь, или есть минутка, когда бы я не только не любила его, но могла бы подумать о возможности разлюбить его? И неужели в самом деле хорошо ему, когда я плачу и начинаю чувствовать сильнее, что у нас есть что-то очень непростое в отношениях, которое нас постепенно совсем разлучит в нравственном отношении? Вот, кошке – игрушки, а мышке – слезки. Да игрушка-то эта непрочна, сломает – сам будет плакать. А я не могу выносить того, что он меня будет понемножку пилить, пилить. А он славный, милый. Его самого возмущает всё дурное, и он не может переносить его. Я, бывало, как любила всё хорошее, всей душой восхищалась, а теперь всё как-то замерло; только что станет весело, пристукнет он меня.
9 октября. Вчера объяснились, легче стало, совсем даже весело. Хорошо мы нынче верхом ездили, а все-таки тесно. Такие я сегодня видела тяжелые сны, не помню их всякую минуту, а тяжело на душе. Опять мама сегодня вспоминала, ужасно стало грустно, а вообще хорошо.
Прошлого не жаль, всегда, однако, его буду благословлять. У меня в жизни было много счастия.
Муж, кажется, покоен, верит, дай бог. Я вижу, это правда, что я ему даю мало счастия. Я вся как-то сплю и не могу проснуться. Если б я проснулась, стала бы другим человеком. А что надо для этого – не знаю. Тогда бы он видел, как я люблю его, тогда я могла бы говорить, рассказать ему, как я его люблю, увидела бы, как бывало, ясно, что у него на душе, и знала бы, как сделать его совсем счастливым.
Надо, надо скорей проснуться. Сон этот напал на меня с тех пор, как я выехала летом из Покровского в Ивицы. Потом на время я проснулась, потом, как переехали в Москву, опять заснула – и с тех пор почти не просыпалась. Надо мной что-то тяготеет. Мне всё кажется, что я скоро умру. Теперь это странно, потому что у меня муж. Я слышу, как он спит, а мне одной страшно. К себе он меня не подпускает, и мне это грустно. Так противны все физические проявления…
11 октября. Ужасно, ужасно грустно. Всё более и более в себя ухожу. Муж болен, не в духе, меня не любит. Ждала я этого, да не думала, что так ужасно. Кто это думает о моем огромном счастии? Никто не знает, что я его не умею создавать ни для себя, ни для него. Бывало, когда очень грустно, думаешь: так зачем жить, когда самой дурно и другим нехорошо? И теперь страшно: всё приходит мне эта мысль. С каждым днем он делается холоднее, холоднее, а я, напротив, всё больше и больше люблю его. Скоро мне станет невыносимо, если он будет так холоден. А он честный, обманывать не станет. Не любит, так притворяться не станет, а любит – так в каждом движении видно.
И всё меня волнует. Стал сегодня Гриша говорить про папашу, и так мне жаль его стало, что он не настоящий его сын, даже плакать хотела[2]. И про своих всё вспоминаю, как легко жилось, а теперь, боже мой, вся душа разрывается. Никто не любит: тетенька[3] – по какому-то долгу, а муж совсем перестает любить. Мамаша милая, Таня, какие они славные были, зачем я их оставила! А Лизу, бедную, измучила, так меня и точит, так грустно, ужас.
А Левочка отличный какой, я чувствую, что я во всем, кругом виновата, и я боюсь показать ему, что я грустная, знаю, как этой глупой тоскою мужьям надоедают. Бывало, утешаешься, всё пройдет, обойдется, а теперь нет, ничего не обойдется, а будет хуже. Папа пишет: «Муж тебя страстно любит». Да, правда, любил страстно, да страсть-то проходит, этого никто не рассудил, только я поняла, что увлекся он, а не любил.
Как я не рассудила, что за это увлечение он же поплатится, потому что каково жить долго, всю жизнь, с женой, которую не любишь. За что я его, милого, которого все так любят, погубила; эгоистически поступила я на этот раз, что вышла за него замуж. Смотрю я на него и думаю то, что он про меня думал: «Хотел бы я ее любить, да не могу больше».
Вот уж прошло, как сон, это всё время. Подразнили меня, сказали: видишь, как бывает хорошо, да не думай об этом. И всё, что сначала было у меня, – энергия на занятия, жизнь, хозяйство, – всё пропало. Сидела бы себе целый день сложа руки, молчала бы да думала горькие думы. Работать хотела, но не могла; ну что рядиться в глупый чепчик, который только давит меня.
2
Гриша – Григорий Сергеевич Толстой, родители которого, С.Н.Толстой и М.М.Шишкина, были не венчаны.