Сегодня днем была у мадам Гравэ[88] и увидела ее большой новый дом. Маман, бедняжка, с трудом держится. Сажаешь ее на табурет, а она слезает, потом снова хочет сесть; «вы ведь только сидели, маман, но слезли!». Потом она назвала меня жестокой – очень обидно. А во сне ее челюсть отвисает вниз, как у мертвеца. Старческий маразм. С ней говорят просто и даже нежно, пока мы бродим по дому, рассматривая мебель. Мне нравится ее ребячество и неутолимое желание сшить для меня еще одно платье, которое якобы будет готово через неделю, хотя она не может закончить то, когда-то начала.
13 февраля, пятница.
Опять много пропусков и опять оправдания. В течение некоторого времени наше спокойствие заметно нарушалось людьми. Возраст, слава или возвращение к мирной жизни – не знаю, что именно влияет, но я в любом случае устаю от походов на чай и все-таки не могу удержаться от них. Сидеть взаперти, если можно этого не делать, – своего рода кощунство для меня. Возможно, так оно и есть; я же тем временем не пишу дневник и не читаю на греческом. В день частного показа Дункана[89] был устроен званый обед в кафе «Royal[90]»: 12 гостей; все красиво оформлено; я в приподнятом настроении и одурманенная вином; причудливый ассортимент обычного и необычного. Пришла миссис Грант[91] – женщина, все еще плывущая, словно якхта[92], на волне зрелого очарования; были также Пиппа[93], Адриан, Банни, Литтон[94]. Последний выложил £70 за одну из картин. Мейнард встал и сказал: «За нашу глубокую привязанность к Дункану». Полагаю, Дункан предпочел бы обойтись без суеты, и после обеда он ускользнул, оставив нас одних на выставке. Моя способность наполнять сцены своим иррациональным возбуждением абсурдна, и в таком состоянии я говорю больше, чем имею виду, вернее, говорю то, что думаю. Осматривая выставку вместе с Адрианом, я решила, что он подавлен, как человек, который сравнивает себя с современниками и осознает, наконец, свою неудачу. «Какие мы все выдающиеся!» – воскликнула я. И тут выяснилось (или мне это показалось?), что они с Карин чувствуют себя оторванными людьми, которых подвергли суровому экзамену, а ведь результаты, когда тебе больше тридцати пяти лет, вывешиваются на всеобщее обозрение. Повинуясь импульсу, я пригласила их на ужин и – предсказываю – почувствую себя ужасно виноватой, когда они придут. Тем временем я молчу, ибо мне нечего сказать о картинах Дункана. Они кружились в моей голове, как белое вино, которое я пила; такие прекрасные и восхитительные; их очень легко обожать. Однако я видела выставку лишь мельком, поскольку тут и там сновали хорошо одетые люди. Потом был чай с Роджером в «Burlington», прогулка с Мейнардом и слух о том, что продано уже 15 тысяч экземпляров его книги, но, к чести Кембриджа, он остается невозмутимым и более, а не менее скромен, чем раньше[95].
На следующий день я купила одну из картин Дункана, пожертвовав платьем гранатового цвета, которое мне очень понравилось. Платье ассоциируется с чаепитием у Эйли. Сплошное разочарование. Неряшливая, компромиссная, сутулая по жизни, довольствующаяся тем, что есть, и внешне все равно недовольная, Эйли поразила меня; такой почтенный и благопристойный, аккуратный и чопорный дом, но такие заурядные дети. Искренний Бернард[96], честный и с сильным дарвиновским характером, понравился мне гораздо больше. Он говорил о гольфе и споре по поводу леса Уоддон-Чейз[97]. Однако больше я с Эйли видеться не намерена.
Теперь я перескочу через несколько дней, события которых уже не помню, и расскажу о прошлом вечере с Оттолин[98] (пропущу чай с ней, Бирреллом[99] и имбецилом[100] Тони Бирреллом). И все же я не уверена, что смогу описать вечеринку, поскольку мы с Филиппом сидели вместе и наблюдали за тем, как открывается дверь и входят люди. Загадочных умников было больше, чем обычно; так, по крайней мере, мне показалось, ведь я их не знала. Были Элиоты, Хаксли, Форстеры и другие. Моим единственным развлечением стал диалог с У.Д. Тернером[101] – немногословным красноносым и бесконечно скромным человеком с выпученными карими глазами и милым рассеянным взглядом; он будто бы хотел говорить правду, но оказался слишком застенчив и не готов к ней. Прошлой ночью Сквайр почувствовал, что я постигла его душу, – так он сказал. Сквайр меня безмерно уважает, но, боюсь, это отчасти повлияло на мою симпатию к Тернеру. На вечеринках я теперь чувствую себя немного знаменитой – есть шанс, что люди вроде Тернера, чьи имена я знаю, знают и меня. Более того, они очень рады, когда их хвалят. Элиоты с удовольствием поужинали с нами. Марри был нежный и шутливый. В моем черном-белом эскизе все-таки должна быть одна цветная деталь: я хочу отметить платье Оттолин цвета зеленого сургуча. Этот яркий шелк особенно выделялся с настоящим кринолином. Благодаря ему она действительно контролировала всю комнату. Однако мне весь вечер казалось, что Оттолин разочарована, а ее бледный насупленный вид выдавал внутреннее недовольство. Если кто и был разочарован, так это, как говорится, она. Я и правда не могу не считать ее несчастной!
88
Мадам Гравэ – портниха, рекомендованная, вероятно, Мэри Хатчинсон, – и ее муж капитан Феликс Гравэ переехали из Фулхэма в Корнуолл-Гарденс, Кенсингтон.
89
Дункан Грант (см. Приложение 1) провел свою первую персональную выставку в галерее «Paterson & Carfax», располагавшейся по адресу Олд-Бонд-стрит 5; частный показ, вероятно, состоялся в понедельник 9 февраля 1920 года.
90
Кафе «Royal» в конце Пикадилли-Серкус на Риджент-стрит было особым местом встречи известнейших писателей, художников и иностранцев. В настоящее время здание перестроено в отель «Cafe Royal».
91
Миссис Бартл Грант, урожденная Этель Макнил (1863–1948), мать Дункана, была очень красивой и обаятельной женщиной.
93
Филиппа (Пиппа) Стрэйчи (1872–1968) – суфражистка, третья из пяти сестер Литтона. В 1907 году она организовала первое большое шествие женщин по Лондону за избирательные права для Лондонского общества суфражизма, которое после войны превратилось в Национальное общество по делам женщин, секретарем которого она оставалась до 1951 года.
94
Об Адриане и Карин Стивен, Дэвиде (Банни) Гарнетте и Мейнарде Кейнсе см. в Приложении 1.
95
Роджер Фрай, предположительно, находился в офисе издания «Burlington Magazine» на Олд-Берлингтон-стрит; он был одним из руководителей с момента основания журнала в 1903 году. Полемическая работа Мейнарда Кейнса «Экономические последствия мира» была опубликована издательством «Macmillan» в конце декабря 1919 года; первоначальный тираж составил 5000 экземпляров.
96
Бернард Ричард Мейрион Дарвин (1876–1961) – внук известного натуралиста Чарльза Дарвина, женившийся в 1906 году на Элинор (Эйли), урожденной Монселл. В течение почти сорока лет он писал о гольфе для «Times» и опубликовал множество книг. Кузина ВВ Флоренс Мейтланд вышла замуж за сэра Фрэнсиса Дарвина, отца Бернарда, в 1913 году, когда они оба овдовели, и Вирджиния была знакома с этим обширным кембриджским кругом еще до своего замужества.
97
Спор касался хозяина леса Уоддон-Чейз и охоты в нем. Разгневанные фермеры вывесили плакаты против новоизбранного лорда Оркни и его своры гончих, в то время как полковник Селби-Лоундс из поместья Уоддон-холл пытался спасти старую свору, с которой традиционно охотились в этом регионе. Данный спор, частично происходивший на страницах газеты «Times», был урегулирован только в январе 1921 года.
98
Леди Оттолин Виолет Анна Моррелл (1873–1938) – английская аристократка и меценатка, сыгравшая важную роль в английской литературной жизни начала XX века, одна из центральных фигур в группе
99
Августин Биррелл (1850–1933) – писатель и либеральный политик, выпускник Тринити-колледжа Кембриджа, главный секретарь Ирландии с 1907 по 1916 г. Он был давним другом Оттолин, а ВВ познакомилась с Бирреллом еще до войны. Августин овдовел и жил с двумя сыновьями, младший из которых, Энтони, хотя и был очень милым, серьезно отставал в развитии.
101
Уолтер Джеймс Редферн Тернер (1884–1946) – поэт и журналист. Он родился и получил образование в Австралии, путешествовал по Европе, а во время войны служил в артиллерии; его стихи были включены в третий том «Георгианской поэзии»). В 1920 году он был музыкальным критиком газеты «New Statesman», театральным – «London Mercury», а вскоре стал литературным редактором издания «Daily Herald».