Этот вопрос можно задать очень по-разному, и появляется он на каждом шагу. 10 мая 1989 года газета The Tennessean в Нэшвилле написала о том, что член городского совета Джордж Дарден предложил построить посадочную площадку для неопознанных летающих объектов. «Люди сообщают обо всех этих странных существах, которые прилетают к нам в город, а приземлиться им негде», — заявил он. По его словам, сам он никогда таких существ не видел, но говорил вполне серьезно. «Ведь люди их видят — неужели вы хотите объявить их всех сумасшедшими?» — вопрошал он.
Джордж Дарден не был шутом. Он — ни больше ни меньше — поднимал проблему, которую философы называют проблемой познания: как отличить истинные убеждения от ложных, особенно если носителей первых меньше, чем носителей вторых? И кто должен решать, как это делать? Над Джорджем Дарденом все смеялись, но он заслуживает того, чтобы получить ответ. В конце концов, что должен делать политик, когда его избиратели утверждают, что видели НЛО?
На этот центральный вопрос — как отличить истинные убеждения от искаженных, ненормальных? — существует пять разных ответов. Это пять принципов принятия решений; всего их, несомненно, больше, но сегодня между собой в основном соревнуются именно они.
♦ Фундаменталистский принцип: те, кто знает правду, решают, кто прав.
♦ Простой эгалитаристский принцип: убеждения всех честных людей равно заслуживают уважения.
♦ Радикальный эгалитаристский принцип: схож с простым эгалитаристским принципом, но убеждения людей, принадлежащих к исторически угнетаемым классам или группам, согласно ему, заслуживают особого отношения.
♦ Принцип человеколюбия: допускает любой из вышеперечисленных подходов при главном условии — никому не навредить.
♦ Либеральный принцип: единственный легитимный способ решить, кто прав, — это проверка каждым каждого в поле общественной критики.
Главная идея этой книги заключается в том, что последний из принципов — единственный приемлемый, но сегодня он уступает позиции другим, и это очень опасно. Отталкиваясь от мысли, что наука — это подавление, а критика — это насилие, общественное регулирование дискуссий и исследований возвращается к идее благопристойности — на этот раз под прикрытием гуманности. В Америке, во Франции, в Австрии, Австралии и других местах возрождается старый принцип инквизиции: людей с неправильными или вредными взглядами нужно наказать ради общественного блага. Если их нельзя посадить в тюрьму, они должны потерять работу, против них надо развернуть организованную кампанию по очернению, их нужно заставить извиниться, отказаться от своих слов. Если наказанием не может заняться государство, то дело должны взять в свои руки частные организации и группы давления — по сути, линчеватели мысли.
Странно через три с половиной века после того, как Римская католическая инквизиция арестовала и казнила Галилея, писать о новой идеологии, направленной против критики, и о государственных и общественных попытках ее насадить. Странно использовать такие слова, как «инквизиция» и «линчеватели мысли». Что же случилось? И почему?
Послушайте две истории о новых вызовах либеральной науке. Одна из них — о справедливости, другая — о сочувствии.
История о справедливости начинается в прошлом веке[2], когда незыблемые представления консервативных религиозных сил, наконец, пали под натиском Лайеля, Дарвина, Т. Хаксли и неумолимого развития официальной науки. Бог и Библия с тех пор и надолго были почти полностью исключены из физики и астрономии. Последним их оплотом оставались геология и биология, история Земли и жизни; в конце концов, в Библии мало говорится о законах движения, но достаточно — о сотворении мира и его обитателей. Но даже в науках о жизни и Земле время тех, кто верил в высшие силы, уходило. К 1830-м годам даже такой набожный геолог, как преподобный Адам Седжвик, заявлял, что свидетельств Всемирного потопа не найдено. Седжвик и другие считали, что Библию просто не следует понимать буквально. Они намекали, что Библия подходит только для морального наставления, но не для познания окружающего мира.
В 1859 году была опубликована книга Дарвина «Происхождение видов», и через двадцать лет едва ли хоть один натуралист в мире не поддерживал теорию эволюции хотя бы частично{9}. Но широкой общественности было сложнее поменять свои взгляды. Новый научный консенсус оставил позади миллионы обычных людей. Для христиан-фундаменталистов это был вопрос морали. В 1920-х годах они развернули кампанию за то, чтобы изгнать богопротивный эволюционизм из школ, и к концу десятилетия в четырех американских штатах запретили преподавать дарвинизм, а больше двух десятков других штатов были близки к этому. Среди тех четырех был Теннесси, где законность запрета была поставлена под сомнение в ходе знаменитого Обезьяньего процесса 1925 года. Тогда запрет не сняли, но лидер фанатиков Уильям Дженнингс Брайан, выступавший в качестве свидетеля, был опозорен, пресса высмеивала антиэволюционистов, и к концу десятилетия движение выдохлось. Оно ушло в себя и почти что — хотя и не полностью — кануло в прошлое.