Можно предположить, что былина создавалась как своеобразный эпический ответ на былину «Добрыня и Алеша», обеляющий Алешу Поповича.
Увоз девушки, несомненно, не принимался многими певцами. Поэтому в ряде вариантов имеются другие решения конфликта: Алеша Попович покупает сестру у Збродовичей за три сотенки; просит отдать замуж; сразу, без каких-либо пояснений, венчается с нею; сватается с помощью Ильи Муромца.
Белорусский и среднерусские варианты не имеют заметного эпического фона, хотя герой в них как будто тот же: Алеша Попович; сын (сударь) Попович; «попович, из-за моря ракович» (?). Они носят балладный характер, действие в них приземлено к данной местности. Это свидетельствует о их долгом и независимом от севернорусских текстов бытовании.
Подобно другим эпическим песням, былина «Алеша Попович и сестра Бродовичей» претерпела значительную эволюцию.
Ее древнейшими прототипами были произведения, в которых термином «братья» наделялись молодые люди одного поколения с девушкой («сестрой»), принадлежащие к одному «роду-племени», в отличие от молодца, происходящего из другого, но не эндогамного «рода-племени». Суть конфликта в этих произведениях заключалась в том, что «братья» выступали защитниками эндогамных установлений и не позволяли «сестре» любить чужака из того «рода-племени», который не был традиционно эндогамным. В этом убеждают славянские и в особенности многочисленные болгарские параллели к былине «Алеша Попович и сестра Бродовичей». Различные трагические решения конфликта — братья губят сестру; братья губят ее и молодца; братья губят молодца, а сестра закапывается с убитым в могиле; братья запирают сестру в башню; молодец губит или пленяет братьев — и последующие благополучные решения свидетельствуют о том, что прототипы создавались в переломную эпоху, когда эндогамные отношения претерпевали кризис и заменялись отношениями, свойственными раннему феодальному обществу. Множественность решений была обусловлена также позицией создателей: если событие описывалось как происходившее в своем «роду-племени», «сестра» и молодец осуждались; если же местом действия избирался чужой «род-племя», где герой певца хотел добыть себе девушку, то событие воспевалось, возвеличивалось до уровня подвига, а осуждению подвергались «братья».
На русской почве сколько-нибудь отдаленных предшественников былины «Алеша Попович и сестра Бродовичей» не сохранилось. Однако она не одинока в русской эпической традиции.
Очень важной, генетически более ранней параллелью к ней и особенно близкой к болгарским песням является баллада «Иван Дудорович и Софья Волховична», известная всего в трех записях с Терского берега Белого моря (Миллер, БН и НЗ, № 96; Марков — Маслов — Богословский, II, № 42, 43). Иван Дудорович пускает стрелу в окошко (на терем, в сад) Софьи Волховичны и приходит за стрелой[139]. Софья принимает его как своего избранника и оставляет ночевать. Утром, выходя из дома, Иван Дудорович сталкивается с двумя братьями волховичами (волховниками, волшебниками)[140]. Узнав, что он «обручился» с их сестрой, братья увозят его в чистое поле и убивают. Они привозят домой его голову и просят Софью узнать, чьего она туловища. Разгневанные укором сестры, братья губят и ее. Торжество средневековых моральных представлений особенно подчеркивается пассивностью гибнущих героев.
Как переходное звено от этой баллады и как ближайший предшественник былины «Алеша Попович и сестра Бродовичей», по-видимому, выступает баллада «Федор Колыщатой»[141], чудом уцелевшая среди русских, поселившихся в XVII в. в низовье р. Индигирки. В ней, известной лишь в двух записях, также действуют два брата «волховичи» («волховники») и их сестра Софья Волховнишна (волшебница). Как и Бродовичи, волховичи хвалятся своей сестрой на пиру у князя Владимира, и так же оказываются пристыженными. Федор Колыщатой уезжает к Софье и говорит ей о своей похвальбе. Она предвещает недоброе. И тотчас к дому подъезжают братья, они вызывают Федора на крыльцо («в доме кровянить не хотим»). Федор выходит и без сопротивления гибнет на копьях (ножах) братьев. Софья закалывается.
139
Пускание стрелы в дом избранницы равносильно объяснению в любви, что подтверждается сходным болгарским обрядом и сказками типа «Царевна-лягушка».