Мать протянула сестре шкатулочку и сказала то же, что говорит дочери-невесте каждая мать. Ныне ты смело идёшь в новую жизнь, подобно тому как солдат идёт в бой. «Смотрись в зеркало каждый день, — сказала матушка, — и, если сердце твоё покроют шрамы гордыни или эгоизма, морщины на лице известят тебя об этом. Гляди внимательно. Будь сильной, подобно сосне, будь уступчивой и нежной — так бамбук подчиняется ветру — и, подобно благоуханной сливе, цветущей под снегом, никогда не теряй нежной стойкости преданной женственности».
Никогда ещё я не видала матушку в таком волнении, но лицо бедной моей сестры под густым слоем белой пудры не выражало ничего.
На пороге мы низко поклонились друг другу. Сестра села в паланкин и скрылась за красной завесой оконца. Её нянька, которая должна была идти вместе с нею, уже вышла замуж и уехала далеко, и вместо неё в первую рикшу уселась Иси. В следующих двух разместились сват и его жена, а следом мои брат и мать. Процессия тронулась в путь, Тоси посыпала наш порог солью — так поступают, когда из дома выносят усопшего, — со стуком колёс и негромким топотом ног слился дрожащий голос нашей бабушки, она пела невесте прощальную песнь:
Так закончилась жизнь сестры в семье Инагаки: отныне, как бы часто она ни навещала нас и как бы ласково и приветливо её ни встречали, в нашем доме сестра только гостья.
Много лет спустя сестра рассказала мне, как прошло её путешествие в новый дом. До него было всего несколько часов пути, но нужно было переходить через гору, и паланкин нещадно трясло. Сестра признавалась, что изо всех сил старалась не удариться головой о подушки и сохранить искусную причёску, украшенную тяжёлыми кораллами. Наконец носильщики вышли на ровную дорогу, сделали остановку, и Иси подняла красную завесу на оконце паланкина.
— Молодая госпожа, — сказала Иси, — мы дошли до места, где нам надлежит сделать привал и отдохнуть, прежде чем прийти в дом досточтимого жениха.
Иси и матушка помогли сестре выбраться из паланкина и вместе с нею вошли в безыскусный, хоть и просторный крестьянский дом. Хозяйка, дальняя родственница жениха, встретила их очень любезно. Подали ужин — порцию красного риса и рыбу, целиком, с головой — в знак поздравления. Иси привела в порядок платье сестры, оглядела её пояс, причёску, припудрила ей лицо. И процессия вновь медленно тронулась в путь, вверх по долгому пологому холму. На вершине их встретил вестник «семь с половиной», и вскоре они достигли высоких ворот с фамильным гербом и приветственными фонарями. Сестра почувствовала, что носильщики ступают по камням, и тут паланкин опустили на землю. Сестра ничего не видела, но знала, что вот-вот оконце паланкина откроется, внутрь заглянет жених и в знак приветствия ударит веером по крыше паланкина.
Обычно невесте ждать не приходилось, но жених моей сестры оказался стеснительным юношей всего семнадцати лет, и за ним потребовалось посылать. Сестра признавалась, что в эти считаные минуты ожидания ей впервые сделалось страшно. Но потом она услышала быстрые шаги, и в следующий миг красную завесу отдёрнули. Ей полагалось сидеть молча и неподвижно, скромно опустив глаза, но она вздрогнула, невольно взглянула наверх и в этот короткий миг увидела бледное рябое лицо с широким низким лбом и поджатыми губами.
Завесу опустили, и чуть погодя по крыше паланкина нервно хлопнули веером.
Паланкин подняли и понесли к двери. Сестра сидела на удивление тихо, ибо, когда завесу подняли, страх её улетучился навсегда.
Носильщики подошли к двери. Паланкин опустили на землю. Сестре помогли выйти из паланкина, и когда она ступила на порог дома, где ей предстояло провести всю жизнь, два старческих голоса завершили свадебную песнь словами привета:
27
Из традиционной пьесы Но (один из видов японского драматического театра) «Такасаго». Перевод Веры Марковой.