Мы решили растить дочь со всею здоровой вольностью, какой пользуется американский ребёнок, но имя ей дать захотели японское.
Имя Мацуо значит «сосна», символ силы, моя фамилия Инагаки — «рисовое поле», символ пользы.
— То есть наша дочь уже сочетает в себе силу и пользу, но у неё должна быть ещё и красота. Давай назовем её в честь нашей доброй американской матушки, чьё имя в переводе означает «цветок».
— А если взять старинное окончание, — воскликнула я восторженно, — это будет значит «иностранные поля» или «чужой край».
— Ханано — цветок в чужом краю! — вскричал Мацуо и захлопал в ладоши. — Что может быть лучше.
Матушка согласилась, и всё было решено.
Глава XXII. Цветок в чужом краю
После рождения ребёнка вся моя жизнь на протяжении долгих месяцев вращалась вокруг крохотного человечка. Куда бы я ни ходила, кто бы ко мне ни пришёл, разговор неизменно крутился вокруг Ханано, и матушке я писала по большей части о том, что её внучка прибавила несколько унций, выучилась по-новому гулить и ворковать, а когда она улыбается, у неё на щеках появляются ямочки. Должно быть, матушка усмотрела в моей пылкой привязанности зерно избыточно эгоистичной любви, поскольку однажды прислала мне буддийские книги с картинками из отцовской библиотеки. Как дорог был мне их знакомый облик! Текста в книгах не было, только изображения, но, листая страницы, я снова слышала кроткий голос досточтимой бабушки, и сказания старины вставали перед моим мысленным взором так же явственно, как и в дни моего детства. Некоторые страницы матушка отметила алой точкой. На одной из них был фрагмент из «Горы копий»[71], истории о том, как любимый ученик Будды так горько оплакивал смерть матери, что учитель сжалился над ним и своею божественной властью перенёс скорбящего сына туда, откуда он увидит мать. Ученик с ужасом наблюдал, как его дорогая мать мучительно взбирается на гору по тропинке из острых копий.
— О, добрый учитель, — возопил ученик, — ты привёл меня в «ад семи гор». Почему моя матушка здесь? Ведь за всю свою жизнь она никому не сделала зла.
— У неё были злые помыслы, — возразил Будда. — Когда ты был маленьким, она думала лишь о тебе, и однажды, увидев маленькую полёвку, которая весело играла, твоя мать так сильно захотела сделать из её серенького шелковистого хвостика шнурок для твоего праздничного наряда, что её мысленное желание приравняли к убийству.
Я с улыбкой закрыла книгу; я сразу же поняла безмолвное предостережение моей кроткой заботливой матери, но сердце моё переполняла благодарная любовь, я почтительно поклонилась в направлении Японии и дала себе слово, что ради любви к своему ребёнку стану относиться внимательнее и нежнее ко всему миру.
Одной из первых нашу доченьку проведала Минти, наша верная чернокожая прачка. Она годами обстирывала матушку, а когда я приехала, Минти по доброте сердечной взвалила на себя дополнительное бремя — стирать мою странную одежду. Она ни разу ни словом не обмолвилась о том, что мои вещи не такие, как прочие, но я нет-нет да замечала, что Минти разглядывает их с интересом, особенно белые носки-таби. Их шили из хлопка или шёлка, большой палец торчал отдельно, как у варежек. Когда Минти пришла наверх взглянуть на младенца, нянюшка держала Ханано на коленях, и Минти тотчас же принялась сюсюкать, ворковать и цокать языком.
Наконец Минти подняла глаза.
— Можно взглянуть на её ножки? — спросила она.
— Конечно, — ответила няня, подняла подол длинного платья Ханано и показала ей розовые детские ножки.
— Батюшки-светы! — в величайшем изумлении воскликнула Минти. — Ну совсем как у нас!
— Разумеется, — удивлённо подтвердила няня. — А вы как думали?
— Ан чулок-то двойной, — едва ли не с трепетом пояснила Минти, — вот я и рассудила, что у них на ногах всего два пальца.
Нянюшка рассказала об этом моему мужу, он хохотал в голос и наконец сказал:
— Вот Минти и отомстила за все народы Европы, поквиталась с Японией.
Нянюшка не поняла, что он имел в виду, а я сразу же догадалась. В моём детстве среди простых японцев широко бытовало поверье, будто бы у европейцев ступни как лошадиные копыта, потому что вместо сандалий они носят мешки из кожи. Поэтому одно из наших старинных названий для иностранцев — «люди с одним пальцем на ноге».