– Ты! – обрадованно воскликнул он, но девушка не улыбнулась.
– Арун-бхаи, Сона исчезла! – взволнованно произнесла она. – Я искала, но ее нигде нет!
– Давно она пропала?
– Не знаю. Я боюсь, как бы не случилось самое худшее!
– Оставайся в приюте, – решил Арун. – Я постараюсь ее найти.
Он поспешил к Гангу под неутихающим дождем. На берегу не было ни души. Несколько лодок качались на приколе, рискуя быть сорванными. Шум вспученной, бурлящей воды оглушал, но бешеный стук сердца в груди был гораздо сильнее.
Позднее Арун говорил, что Сону спасло ее белое сари, хорошо заметное в темноте. Не успев броситься в воду, девушка поскользнулась на ступенях и упала. Ударилась о камни и осталась лежать, захлестываемая волнами.
Тонкая безжизненная рука погрузилась в воду. На голове с начавшими отрастать волосами виднелась ссадина. Бледные губы были скорбно сжаты, а веки печально закрыты.
Арун подхватил на руки ту, которую хотел защитить, чью боль желал уничтожить, и в отчаянии огляделся. В стороне, чуть выше гхатов, сгрудились лачуги. Когда их сносило водой, нищие обитатели складывали стены снова – из всего, что попадется под руку. Юноша поспешил туда, надеясь найти приют.
В одной из хижин Арун обнаружил двух женщин. К счастью, у них была медная жаровня, от которой шло тепло. Когда с Соны стянули мокрое сари и принялись растирать руки и ноги, она застонала, а потом закашлялась. Женщины укрыли девушку. Тряпье было ветхим, зато сухим, и вскоре она согрелась.
Открыв глаза, Сона увидела Аруна, который смотрел на нее с невыразимой нежностью.
– Ты жива!
– Я умерла.
– Пусть так. Ты умерла, сбросила в Ганг старую оболочку вместе с бременем кармы и можешь начать все заново, если только захочешь, – промолвил юноша, а поскольку девушка молчала, спросил: – Почему ты хотела утопиться?
– Я призналась Суните, что говорила с вами, а она передала это жрецам. Те велели мне пересказать им наш разговор. Я не могла этого сделать, и вместе с тем мне нельзя было их ослушаться.
Арун был потрясен ее великодушием и порядочностью. Он подумал, что его душа напоминает вывернутую наизнанку грязную одежду или пересохший колодец. Чистота этой девушки казалась чем-то беспорочно светлым и недосягаемо высоким. Как он осмелился отягощать ее совесть постыдными признаниями!
– Вы зря меня спасли, – добавила Сона. – Как я теперь вернусь в приют?
– Не возвращайся! – теряя голову, пылко воскликнул Арун. – Хотя ты брахманка, а я вайшья и недостоин целовать следы твоих ног, я все же прошу тебя уйти со мной! Английское правительство готовит закон, разрешающий вдовам повторно выходить замуж. Прошу, не отталкивай меня! Я люблю тебя! Будь моей! Прими от меня мангалсутру! [38]Даже если откроется, что ты была вдовой, белые нас защитят.
Взяв руку девушки в свою, он слегка сжал ее, нежно погладил, а потом покрыл поцелуями.
Когда Сона посмотрела на него, Аруну почудилось, будто его душа взмыла ввысь, ибо, несмотря на нерешительность, сомнения и страх, в глубине ее взора словно зажглось маленькое солнце.
– Так ты согласна?
– Не знаю, – прошептала девушка, но юноша видел, что она просто не может сразу сказать «да».
– Оставайся здесь. Я заплачу этим женщинам. Мне надо… немного подготовиться. А еще зайти в приют и предупредить Ратну, что ты жива. Она очень беспокоилась о тебе. Надеюсь, Ратна нас не выдаст.
– Нужно взять ее с собой.
– О да! Я согласен.
– Ратна хочет найти своего ребенка, и мы должны помочь ей.
– Конечно, мы это сделаем.
Арун знал, что ему надо вернуться до того, как на востоке загорится небо, а воды Ганга пронзят солнечные лучи, а еще – что он должен быть очень хитрым и осторожным.
Прошло два дня. Сона оставалась в хижине на берегу. Услышав о плане Аруна, Ратна сразу же согласилась бежать. Юноша принес в приют белую дупатту [39]Соны, которую якобы нашел на берегу, из чего Сунита и другие вдовы должны были заключить, что девушка утонула. Причина тоже была ясна: она не вынесла вдовьего бремени и поддалась пагубным страстям.
Найти тело Соны не представлялось возможным. Ганг, бурный после прошедших ливней, стремительно мчал свои воды к океану, увлекая за собой упавшие деревья, обломки смытых с берега хижин и плохо привязанных лодок, всякий хлам, мусор и грязь. Его неумолчный рокот разносился далеко вокруг. Поднявшаяся до средних ступеней гхатов вода гневно крутилась и бурлила.
В это время года Флора Клайв всегда ощущала свой возраст: у нее болела голова и ломило спину. Она покуривала опиум, но на время отказалась от любовных утех. И крайне удивилась, когда Арун сказал:
– Мне нужно цветное сари, а лучше два. А еще – длинные искусственные волосы.
– Это называется парик. И зачем они тебе? Для кого?
– Для меня.
Флора издала смешок.
– Ты хочешь стать похожим на хиджру? [40]
– Нет. Просто если вы желаете, чтобы я совокуплялся на ваших глазах с женщиной, то почему бы мне не проделать то же самое с мужчиной?
– Что это с тобой? – насторожилась Флора. – Никогда не замечала в тебе подобных наклонностей!
– Я уже все попробовал. Все, кроме этого.
– Ты изменился, – заметила женщина, и в ее голосе прозвучало сожаление.
– Я повзрослел.
– Сними одежду.
Арун с легкостью проделал это, оставшись в одной набедренной повязке. Флора обошла его со всех сторон, прикасаясь то тут, то там к гладкой золотистой коже и твердым мускулам.
– Да, ты уже не мальчик. Ты стал красивым молодым мужчиной. Хотя таким ты мне тоже нравишься, но… Помню, когда я впервые приказала тебе раздеться, ты так смутился и испугался, что заплакал. А потом я развратила тебя и пристрастила к опиуму.
Арун вздрогнул. Опиум. Он не подумал о том, что, возможно, первое время ему будет трудно без него обходиться! Впрочем, если с ним будет Сона, он преодолеет все, что угодно.
– Хорошо, – сказала Флора, – я закажу парик. Тогда, наверное, нужны и браслеты?
– Да, и браслеты.
– Мы вдоволь повеселимся!
– Я тоже так думаю, – ответил Арун, стараясь скрыть жесткий блеск своих глаз, которые старуха называла глазами Кришны.
Ратна пребывала в радостном предвкушении. Ей казалось, будто она пересекла пропасть между живыми и мертвыми и выбралась на спасительный берег.
Жрецы были правы в одном: нет ни истинного рождения, ни вечной смерти, существует лишь жизнь, жизнь в настоящем, за которое она цеплялась, как всякая шудра. Это для брахманов всякое земное благо является препятствием к постижению высших миров, а низшие касты ценят реальность, какой бы суровой она ни была.
Увидев, как быстро в приюте забыли Сону, девушка укрепилась в своем решении. Сунита запретила вдовам упоминать имя той, которая оказалась плохой женой, не захотевшей поддержать пребывание супруга в вечном блаженстве. Обязанности Соны перепоручили кому-то другому. А Ратна почти каждый день отправлялась стирать, и в ее положении сбежать было проще простого. В один из ближайших дней Арун придет за ней на берег, и она без сожаления покинет мир белых фигур, каменных стен, скудной пищи и непонятных запретов. И наконец-то вернет себе право самой вершить свою судьбу.
Соне же каждую ночь снилось, как гребень из слоновой кости в ее руках скользит сверху вниз, от макушки до самых кончиков волос, струившихся подобно темной воде. То было одно из величайших женских наслаждений, какое она не испытывала уже три года.
Арун принес парик. Он был сделан великолепно, и юноша сказал, что, если во время свадебного обряда она прикроет фальшивые волосы палу [41], ни жрец, ни кто-либо другой ничего не заподозрят.
Несмотря на все волнения, Сона удивилась бы, узнав, как мало она размышляет о трудностях и перипетиях грядущей жизни в сравнении с той же Ратной. Уверенность и забота Аруна окутали девушку, словно волшебное покрывало, защитившее ее от внешнего мира. Соне нравилось, что ей не надо ни о чем думать, да и Арун постоянно напоминал ей об этом.
40
Хиджры – одна из особых каст, в которую входят представители «третьего пола». Физически это мужчины (часто – кастраты) или гермафродиты, которые одеваются и ведут себя, как женщины.