Ганг тянулся в бесконечность широкой белой лентой. Лунный свет играл на воде, пронизывал воздух. Вдоль реки застыли деревья с пышными кронами в невесомом пуху весеннего цветения. Невнятный шорох листьев звучал волшебной песней. Дальние горы высились темными громадами, сливаясь с небом и линией горизонта.
Вблизи берега покачивались лодки, а на суше дремали гребцы. Ратна знала, что здесь можно нанять лодку по сходной цене, – так всегда делал Горпал.
Одна из фигур отделилась от мрака и шагнула ей навстречу.
– Чем могу помочь, сестра?
– Мне нужна лодка. Я заплачу.
Мужчина замялся.
– И куда ты направляешься?
– Мне нужно навестить мою мать. Она живет там. – Ратна показала вниз по течению.
– Почему ты одна?
– Мой муж занят, он не может поехать.
– И он отпустил тебя? Ночью? Одну?
Ратна попятилась.
– Я заплачу.
– Дело не в этом, сестра. Мне не нужны неприятности. Приходи днем.
– Возьми! – Молодая женщина протянула браслет. – Неужели этого мало?!
На сей раз отшатнулся мужчина.
– Если явится твой муж, он отберет и украшение, и… мою свободу, а то и жизнь!
После нескольких бесплодных попыток нанять лодку Ратна ушла с берега ни с чем. Через несколько дней ее задержала полиция при попытке покинуть город пешим путем. Молодая женщина была измучена, однако отказывалась говорить, кто она и откуда, пока ей не пригрозили тюрьмой.
Приехавший Амит не стал укорять вдову отца и грозить ей наказанием. Он только сказал:
– Кумари – хорошая женщина. Она позаботится о твоей дочери и моей сестре.
Ратна не повалилась ему в ноги ни с благодарностью, ни с мольбой. Она сидела, сжав губы и уставившись перед собой. Под ее глазами залегли темные тени. Ей было всего пятнадцать [19], но сейчас она выглядела на десять лет старше.
– Почему я не могу поехать с вами? Я буду преданной служанкой вашей жене. Мне ничего не надо, я согласна на все. Только не отнимайте у меня Анилу!
Мужчина смущенно прокашлялся.
– Присутствие вдовы в доме ограничено множеством предписаний. Ты должна удалиться от мира. Да, ты не умерла вместе с моим отцом, но тебе надлежит вести себя так, будто ты находишься там, в загробном мире.
Ее глаза опасно сверкнули.
– Как такое возможно, если я – живая?!
Этого Амит объяснить не смог. Однако позже, в разговоре с братом, заметил:
– Ратну нельзя назвать покорной. Ей совершенно несвойственно смирение чувств. Мне кажется, я понимаю, почему отец был недоволен ею. Она совсем не думает о нем, о спокойствии его души, а только о себе.
– Это понятно, ведь у нее – дочь, – ответил Нилам, пряча глаза.
– Разве забота о муже, даже если он отошел в иной мир, не самое главное для женщины?
– Не знаю, – тяжело вздохнув, произнес младший брат.
– А почему ты так обеспокоен судьбой Ратны?
Уловив в тоне Амита нотки подозрения, Нилам испугался.
– И я, и она находились под властью отца. К тому же мы почти одного возраста, а потому невольно сдружились.
Старший брат выдержал многозначительную паузу, дающую понять, что он сделал определенные выводы, а после заметил:
– Пусть так. Но теперь ты должен о ней забыть.
Когда Ратну усадили в лодку, чтобы отвезти в приют для вдов, она словно окаменела. Нилам напрасно боялся, как бы она не бросилась в воду. Девушка дошла до судна, с трудом передвигая ноги; ее взгляд был остановившимся, пустым.
Сопровождавший Ратну Амит делал вид, будто не замечает ее состояния. Впрочем, Нилам не мог не признать, что старший брат проявляет большое участие в судьбе молодой женщины: ему предстояло не только отвезти ее в приют, но и сделать достойное пожертвование храму, чтобы Ратну приняли во вдовью обитель. С Нилама Амит не взял ни рупии.
По небу тянулись караваны белоснежных облаков, ветви деревьев, растущих по берегам реки, сотрясались от порывов ветра. Светило солнце, и, если прищурить глаза, казалось, будто по воде расплываются радужные пятна. Девушке чудилось, что это цветные одежды, сброшенные несчастными вдовами.
Ратна отправилась в последний путь; ей предстояло ждать конца истории, которая едва успела начаться. Самым страшным казалось то, что она должна была умереть для своей дочери. Анила вырастет, так и не узнав, какой была ее родная мать!
Заснеженных вершин больше не было видно. Жестокое солнце иссушило речные берега; пейзаж – небольшие рощицы, рисовые поля, пустынное небо, песок и пыль – казался неподвижным.
Плыть пришлось довольно долго; по вечерам они приставали к берегу и ночевали в деревнях, названий которых Ратна не спрашивала. Амит беседовал с хозяевами, а она, отказавшись от еды и питья, лежала в углу, безмолвная и безучастная.
Однажды, когда они вновь очутились у какой-то пристани, Амит сказал, что это и есть конечная цель их путешествия. Огромный город протянулся по излучине левого берега Ганга. Здесь было полным-полно храмов, чьи красочные верхушки вздымались в небо. К зеленовато-коричневым водам реки спускались многочисленные каменные лестницы – гхаты, потемневшие от слоя копоти и древесного угля.
Ветер разносил аромат сандалового дерева, смешанный с запахом сожженной человеческой плоти. Мрачные носильщики опускали на ступени бамбуковые носилки с очередным трупом. Тлеющие угли и обгоревшие человеческие кости с шипением опускались на дно. Слышались молитвы брахманов и позвякивание их колокольчиков. В небе парили коршуны.
– Это Варанаси, – сказал Амит, – самое святое место Индии. Ангрезы [20]называют его Бенарес. Воды Ганга здесь имеют особую волшебную силу, они очищают душу и тело – вот почему по берегам построено столько храмов. Как говорится, если ты не можешь жить в Варанаси, постарайся хотя бы умереть в этом городе!
Он был прав: сотни паломников мылись в зеленой пузырящейся воде, заходя по грудь прямо в сари и дхоти, пили ее и набирали в медные или глиняные сосуды, чтобы унести с собой. А еще в Ганге плавали останки тех, кто не удостоился сожжения, в том числе трупы животных.
Поднявшись по лестнице, Амит отыскал храм, при котором находился приют для вдов.
Мужчины не имели права переступать его порог, потому молодой человек поговорил с одним из храмовых служителей, который пообещал позвать женщину, которая руководила приютом. По всей видимости, вдовья обитель представляла собой некую общину, расположенную на закрытой территории и ограниченную строгими правилами.
Вскоре появилась пожилая, явно многое повидавшая женщина в ослепительно-белом сари.
– Меня зовут Сунита, – сообщила она после приветствия и добавила: – Мне сказали, что вы привезли к нам молодую женщину, однако я вынуждена отказать вам: приют переполнен.
– Но нам негде ее держать. Я состою на службе у англичан, а мой младший брат еще не женат и живет один. У нас нет родственников, которые согласились бы взять к себе вдову.
– Почему, в таком случае, она не взошла на костер?
– Когда ее муж, он же мой отец, умер, она ждала ребенка, – ответил Амит и прямо заявил: – Я сделаю щедрое подношение и храму, и приюту.
Сунита склонила голову набок и внимательно посмотрела на Амита. В ее глазах появился жадный блеск.
– Вдовья обитель нуждается в деньгах. Ведь мы нечистые, да к тому же почти мертвые – нам мало жертвуют. А заработать деньги как-то иначе достаточно сложно.
Когда Амит понял, что Ратну примут, у него вырвался вздох облегчения. С этой минуты он мог забыть об отцовской вдове. Отныне ее судьба была в руках жрецов и этой суровой практичной женщины.
Сжав пальцы девушки в своей твердой ладони, Сунита потянула Ратну за собой. Та пошла, с трудом переступая ватными ногами. Она ничего не сказала Амиту и даже не оглянулась на него.
Молодой человек подождал, пока Ратна скроется за стенами и ворота приюта навсегда захлопнутся за ней, и направился в храм, где состоялась передача денег. Потом он поспешил покинуть Варанаси, чтобы больше никогда не возвращаться сюда.