С неграми Мария Виктория не была знакома и ни с кем из них ни разу не перекинулась словом. Впрочем, сказать по правде, о личной жизни девушки никто ничего не знал, и сколько бы донья Марта у нее ни спрашивала, та держала язык за зубами. Однажды она проговорилась, что ее отец упал в колодец шахты на медных рудниках корпорации Коппер и больше о нем ничего известно не было. О матери она не упоминала. Как будто была порождением самого дьявола.
Прошли годы.
Пришло время расцвета частного капитала. Начинались разговоры о свободе.
И о Хосе Марти[5].
И о том, что происходит в Испании, которая у многих была постоянной причиной бессонницы.
Испанцы, жившие в колониях, застали свержение Изабеллы II[6] и провозглашение королем Амадея I Савойского[7]. Они видели первую Республику и возвращение Бурбонов.
Дон Херонимо терпеть не мог жаркие дебаты и пламенных революционеров, наводнивших как весь остров, так и правящую метрополию. Он принадлежал к поколению могущественных собственников, владельцев сахарных, табачных и хлопковых плантаций, которые в результате тщательных размышлений пришли к выводу, что они, испанцы, не нуждаются ни в каких реформах.
По сравнению, например, с такими как Гуэль[8], дон Херонимо был всего-навсего рядовым землевладельцем, которому повезло, но ему нравилось чувствовать себя влиятельным и сидеть за одним столом с титулованными особами, владельцами сотен тысяч гектаров плодородной земли в северо-восточной части Кубы. Он часами беседовал с ними, засиживаясь до рассвета с неизменной сигарой в зубах.
Среди прочего они участвовали в создании испанского казино. Они поддерживали Кановаса дель Кастильо, снова занявшего свое место среди депутатов парламента в Мадриде и выступавшего против аболиционистов, а самые пожилые из них тосковали по королеве Марии Кристине[9].
Но, в конце концов, несмотря на всю свою власть и влияние, которыми они обладали на рынке сахара во всем мире, это была просто кучка богачей.
Их никто не слушал.
История осудила их. Не всегда справедливо. Про всех так не сказать. Однако, что касается дона Херонимо, он был хорошим хозяином; он построил больницу для работников и начальную школу для их детей. И та и другая носят его имя.
Однажды ночью, в августе 1888, первый раз зазвонил колокольчик, провозгласив о воровстве. Донья Марта проснулась в дурном настроении, поскольку несколько часов проворочалась на потных простынях из-за удушающей жары. Ей стоило большого труда уснуть. Она протянула руку к дону Педро, но наткнулась на пустоту. Его не было. Она соскочила с кровати и побежала вниз по лестнице, не обращая внимания на скрип ступенек. Она подумала, он припозднился за разговорами после обычного ужина в духе Пантагрюэля[10], но, пройдя через вестибюль, обнаружила, что в столовой никого нет. Она вытащила несколько хлыстов из подставки для зонтов и достала пистолет, который им когда-то подарил ее свекор дон Херонимо и который до этой ночи не было необходимости применять. Она вышла в патио.
– Здесь есть кто-нибудь? – крикнула она в темноту.
Две тени испуганно метнулись в направлении сахарной плантации. Они бежали со всех ног, а донья Марта босиком и в шелковой ночной рубашке мчалась за ними. Как вдруг тени исчезли.
– Будьте вы прокляты!
Она замедлила шаг и молча прислушалась. Луна осветила два силуэта: это были ее муж дон Педро Вальдес и служанка, оба почти обнаженные. Донья Марта схватила девушку за волосы и притащила в патио.
– А ты, – обратилась она к мужу, наведя на него пистолет его отца, – не двигайся, иначе я выстрелю и оставлю тебя подыхать на твоей собственной земле.
Дон Педро никак не мог помешать тому, что произошло потом. У него на глазах донья Марта привязала Марию Викторию к столбу и хлестала ее кнутом до тех пор, пока не убедилась, что убила ее. Оба их сына, Густаво и Хуан, четырнадцати и двенадцати лет соответственно, видели это с балконов своих комнат.
Через неделю в Гаване состоялся суд. Донья Марта отказалась от адвоката и, когда ее вызвали, не стала ничего отрицать.
– Да, ваша честь. Я убила ее, следуя ее же собственным убеждениям. Никто не имеет права брать у меня мое. Если они хотят свободы, то должны держать себя в рамках.
Судья посмотрел на нее так, будто перед ним был сам Сатана.
– Но я знаю, господа, что не смогу больше смотреть в глаза моим сыновьям и не смогу жить под тяжестью приговора, который вы мне назначите. И потому…
8
В 1875 г. член городского совета Барселоны. Позднее депутат и сенатор законодательного собрания провинции Каталония.