Минуты тянулись для нее бесконечно, пока наконец не появилась знахарка в сопровождении слуги. Она ничем не напоминала ту женщину, которую знала донья Инес. Она хромала на правую ногу, а на одном глазу у нее была повязка.
Выразив недовольство по поводу гвалта детских голосов, Антонина Варгас остановилась посреди патио и крикнула горничной, что не время устраивать такой балаган, когда сеньор еще спит, а к ней пришли с визитом.
Она протянула руку донье Инес и извинилась за плохое поведение тех, кто, как она сказала, приходится ей внуками.
– Что с вами произошло? – спросила сеньора Вальдес, указывая на повязку лишь для того, чтобы показаться любезной.
– Сглазили.
Донья Инес испугалась, но знахарка Варгас ответила без обиняков:
– Не беспокойтесь. Он заплатил за это. И хорошо заплатил!
На шее у нее висел кулон размером с сушеный каштан с изображением ориши[20] Йеманья, богини моря и символа материнства. Донья Инес сразу же узнала его и готова была поклясться, что он был на ней, когда она впервые увидела знахарку.
– Так что? – спросила знахарка. – Что привело вас сюда?
– Мне нужно, чтобы вы погадали мне по руке, сеньора Варгас.
– Я этим не занимаюсь.
– О, не может такого быть! – жалобно проговорила донья Инес. – Клянусь вам, вы мне уже гадали. А сейчас мне это нужно, как никогда. Вы многое увидели по моей руке, когда я была еще девочкой, – сказала она, показывая ладони. – Посмотрите же!
Антонина Варгас сделала ей знак следовать за ней в темную, словно логово волка, комнату. Огромные окна были закрашены известью от края до края и защищены от света тяжелыми гардинами, спускавшимися до самого пола. Пахло ладаном. Знахарка зажгла свечу и села за стол, покрытый такой же тканью, что и гардины. Она предложила донье Инес сесть на стул напротив и, глядя ей прямо в глаза, предупредила:
– Я не могу зря терять время, дочка. Я должна заняться мужем, как только он проснется.
Во рту у доньи Инес пересохло и первое, что она попросила, воды из кувшина, где плавали лимонные корочки.
– Я не отниму у вас много времени…
Для начала сеньора решила оживить память знахарки, которая, не мигая, смотрела на нее единственным глазом и внимательно слушала. Она рассказала, кто она такая, из какой семьи. Она убеждала знахарку, что та должна была помнить донью Лору, вышедшую замуж за Ласарьего.
– Вы нас не помните? – спросила она.
Антонина Варгас и бровью не повела.
– Продолжайте. Продолжайте, дочка, – приказала она.
Донья Инес продолжила свой беспорядочный, хаотичный рассказ, смешивая даты, семьи и несчастья. Она поведала о судьбе своих сестер, которые вышли замуж в другие страны. О своем отце, да хранит Господь его в благодати, и даже о попугаях, что приносят дурные вести. Рассказала она и о донье Марте, и еще о том о сем.
– Вы упомянули донью Марту?
– Да, сеньора.
– Ту, что убивала слуг?
– Да, но на самом деле…
– Вы произнесли имя, запрещенное в этом доме. Я догадываюсь, кто вы.
– О чем вы, Антонина? Я сказала что-то не то?
– Продолжай! – приказала та, впервые обратившись к ней на «ты».
Донья Инес рассказала о свадьбе с доном Густаво, о переезде в Испанию, о своей жизни в Пунта до Бико, о лесопильной фабрике, восстановленном замке, о красоте той земли, которую ей суждено было узнать. Она сказала, у нее есть сын Хайме и вот наконец появилась девочка.
– Густаво и как дальше?
– Что вы хотите знать? – спросила донья Инес.
– Его фамилию.
– Вальдес. Густаво Вальдес. Как я могла вам этого не говорить, если я рассказала вам всю свою жизнь?
При этих словах знахарку так сильно передернуло, что пламя свечи заколебалось.
– Убирайся! Убирайся вон отсюда!
– Антонина, ради Бога!
Донья Инес испуганно встала со стула.
– Я не хочу видеть тебя в своем доме! – закричала знахарка вне себя от гнева.
Она встала со стула, продолжая кричать, будто в нее вселился дьявол.
– Убирайся! И скажи мужу, чтобы остерегался разорения в ближайшие годы.
– Что вы такое говорите, женщина?!
Донью Инес охватила дрожь.
– Густаво Вальдес заплатит за то, что его семья сделала с моей дочерью, Марией Викторией. Наконец пришел час вырвать острый шип, исколовший мне душу.