— Ты грамотный? Да, ты ж учился! Вот, прочитай. А то я не знаю, отдавать или не отдавать. Может, не такая уж нужная, только ругать будут.
— Кого ругать? — не понял Кир. Он взял листок, подошел к лампе. Долго и медленно шевелил губами.
— Две буквы забыл, — оправдываясь, сказал он Мариоре.
Потом девушка увидела, как сошлись его черные брови. Прежде чем она успела спросить Кира о чем-либо, он бросил ей: «Подожди!» Подошел к Васыле, взял его за руку и вывел на двор. Мариора выбежала следом.
— Бумажку-то… отдай! Боярская, может, нужная…
Ребята стояли за углом и тихо разговаривали.
— Что же делать? Может, успеем? — упавшим голосом спрашивал Васыле.
— Позову Виктора и Дионицу, — сказал Кир и убежал в касу.
Впятером они стояли под орешиной в саду Негрян.
— Смотри-ка, что тут Гылка пишет:
«27-го вечером Лаур будет в конюшне читать «Скынтею»[25].
— Двадцать седьмое — сегодня.
— То-то Гылка все у Кучуков околачивается.
— Иуда-предатель!.. Отец его другом считал, — проговорил Васыле. Он вскочил на ноги, погрозил в сторону кулаком. — Эх, сволочь! Жандармы, говорите, уже пошли? Я побегу. Может, успею предупредить.
Васыле шагнул было в темноту.
— С ума сошел! — схватил его за рубашку Дионица. — Да тебя там, как зайца, подстрелят. Жандармы в лицо всех знают. Что ты!
— Правильно, — поддержал Кир. — Только не он: сразу поймут. Пусть уж кто-нибудь из нас пойдет!
Виктор стоял рядом с Мариорой. В темноте он взял ее руку. Девушка не сопротивлялась.
— Что ж идти-то? Голову всякому жалко, — сказал он.
Мариора вырвала у него свою руку. Ей представилось, как жандармы бьют Лаура и он вскрикивает своим негромким мягким голосом.
— Я пойду, — неожиданно сказала она. — Я живу в имении, на меня не подумают.
— Куда тебе! — усмехнулся Дионица.
— А правильно! — воскликнул Кир. — Молодец Мариора!
А ей вдруг стало страшно своего решения.
— Только я одна… боюсь… темно…
В имение пошли Мариора и Кир. Кир должен был подождать ее у ограды имения, в кукурузе. Трое парней остались в саду Негрян. Было не до танцев.
Мариора и Кир вернулись к полуночи.
— Все, — сказала Мариора. — Уж в город повезли. — Она отвернулась, точно в темноте сада кто-нибудь мог увидеть ее слезы.
А Васыле сел прямо на мокрую после дождя траву, отдельно ото всех, и — Мариора видела — прижался лбом к стволу яблони.
— Дверь хорошо запер? — озабоченно спросил Кир Виктора. — Поворачивайся поживее…
За окном мягким черным ковром висела ночь. В темноте где-то перекликалась молодежь.
Мариора занавесила окно.
С утра она все время возилась дома: оторвала доски, которыми были забиты окна и двери, заново смазала глиной пол, побелила закоптелое устье печи. И со вздохом поглядела на голые лайцы, с которых давно исчезли нарядные полосатые пэретари[26], вытканные искусными руками матери. Подумав, принесла большую охапку полыни и василька, толстым слоем травы устлала пол и лайцы. Теперь не чувствовался нежилой запах и было не так пусто в касе. Мариора спрятала в дальний угол овчинную шубу отца и чугун — единственные вещи в касе. На случай, если кто придет, поставила на лайцы корзину сушеных вишен, миску семечек и зеленых еще орехов: пусть думают, что просто вечер провести собрались.
Ребята сели на полу тесным кружком.
— Смотрите, если что… никто и виду не подавайте, что испугались, — торопливо, точно времени было в обрез, предупреждал Васыле. Он принес с собой резную деревянную шкатулку. Вытряхнул из щелок землю, открыл. Вынул пачку газет — смятых, пожелтевших, напечатанных на тонкой полупрозрачной бумаге.
— Вот. Смотрите… Интересные.
— «Юный коммунар»… «Скынтея», — по слогам читал Кир.
— Кто же их пишет?
— Кто? Коммунисты. «Юный коммунар» в Кишиневе, а «Скынтею» — в Бухаресте.
— И их арестовывают за это?
— На всю жизнь.
Мариора с уважением трогала мягкие листки. Уметь бы читать!
Накануне она попросила Виктора научить ее грамоте. Тот согласился было, но потом прищурил глаза, сказал, что нет бумаги, да и времени, и вообще девушке грамота ни к чему.
Дионица отнесся к этому иначе. Но и тут дело стало за бумагой.
Сейчас Мариора напомнила Дионице его обещание.
— Да вот бумага… — снова начал было он.
— Зайди ко мне, — проговорил Васыле. — У меня есть несколько тетрадок, еще лицейские. Конечно, надо научить.
Потом Васыле рассказывал о коммунистах.
Кир ерошил волосы, глядел на него завороженными глазами, шептал: