– Ну, мне лучше поторопиться! – Он улыбнулся двум девушкам. – Увижусь с вами завтра утром.
Дверь за ним захлопнулась, и Надя устало улыбнулась Марни.
– Вас поставили стеречь меня, чтобы я опять этого не сделала? – Она повернула к Марни запястья и показала красные шрамы. – Попытка умереть слишком дорого обошлась мне, потому что мужчина, который только что вышел отсюда, сущий демон. О да! – Марни выглядела озадаченно. – Он выхватил меня из начинавшегося покоя. О, как он тащил меня опять в этот мир для страданий и ругался, когда я просила его оставить меня. Потом, чтобы мне не удалось ускользнуть, он просидел на этом самом месте, где сидите вы, всю ночь напролет, как какой-то яростный ангел, и мешал уйти в покой.
Марни нежно провела пальцами по шрамам на запястьях.
– Когда-нибудь они будут совсем незаметны, – сказала она.
– Вам все известно о моем Рене, я полагаю? – пробормотала Надя.
– Да.
– Они запрут его в тюрьму. А это все равно, что посадить в клетку дикую птицу. Для Рене главное – чтобы все существа были свободными, но он запутался и поддержал молодых горячих ребят, которые хотят исправить мир с помощью насилия. Он поступил неправильно, но мы только тогда любим по-настоящему, когда любим в человеке все – и плохое, и хорошее, и поэтому я не могу выбросить его из своего сердца. Я пыталась. Я пыталась умереть, потому что, пока живу, буду любить его.
– Но вы еще очень молоды, Надя…
– Вы думаете, что в девятнадцать лет невозможно любить всем существом, cherie? – спросила Надя. – Я любила Рене еще ребенком, там, в Провансе. Было совсем не важно, что он никогда не замечал меня. Он ничего не знал о том, как я к нему отношусь, потому что он был для меня как высшее существо, совершенно недоступен. А потом со мной произошел несчастный случай, и специалисты сказали, что я уже никогда не буду танцевать. Рене пришел ко мне и сказал, что любит. В прошлом году он просил у папы позволения обручиться со мной, но папа сказал «нет». Он сказал, что никогда не даст согласия. Никогда! Никогда! – Надя вздохнула, и под ее высокими скулами залегли тени. – Теперь я знаю, почему папа так невзлюбил Рене, но я… я не могу перестать безнадежно тосковать о нем. Все было бы иначе, не будь я калекой.
– А вы калека, Надя? – спокойно спросила Марни.
– Смотрите! – Надя показала на свои неподвижные ноги. – Смотрите! Когда-то мои ноги несли меня через сцену, словно птицу, теперь они бесполезны. Я знаю, что это так. Узнала сразу, с тех самых пор, как произошел несчастный случай. Я слышала, как они говорили это, пока меня несли в мою уборную.
«Она никогда больше не будет танцевать!» Эти пронзительные слова долго оставались в голове Марни даже после того, как Надя заснула, и, подоткнув ее одеяло, девушка вернулась в бунгало. В этих словах и заключался тот барьер, который мешал Полу Стиллмену достучаться до сердца Нади. Мысль о том, что, хотя он сможет помочь ей снова научиться ходить, ему никогда не вернуть ей танцующих ног, была для Нади непереносима. Только танцующие ноги могли бы помочь ей забыть мужчину, которого она любит, которого она вскоре, возможно, потеряет навеки.
Марни и Надя вскоре очень подружились. Погода по-прежнему была прекрасной, и Марни завела привычку вывозить Надю погулять в инвалидной коляске, пока Джинджер спал после обеда. Пол днем был чаще всего занят с пациентами, и Надя обнаружила, что ей очень нравятся эти прогулки. С Марни всегда было о чем поговорить, и с каждым часом француженке все непереносимее становилось оставаться наедине со своими мыслями. Зная это, Марни всегда старалась найти тему для разговора, который бы отвлек мысли Нади от Рене Бланшара хотя бы на полчаса.
Однажды в среду они наслаждались полуденным солнышком в Риджентс-парке, когда Марни пришло в голову попросить у Нади совета по поводу маскарадного костюма для Чардморского бала. Леди Чардмор решила, что будет замечательно, если все, кто придут в этом году на бал, нарядятся лесными существами или растениями, в сущности чем угодно, что только найдется в лесу. Джулия Брелсон решила, что она будет водопадом. Она собиралась надеть бирюзовое платье и распустить волосы по плечам. Марни никак не могла решить, что же надеть ей.
– А почему бы не стрекозой? – Надя оглянулась на Марни и улыбнулась. – С твоими длинными волосами, cherie, и зелеными глазами ты будешь прелестной стрекозкой.
– Хм, а это идея. – Марни была мгновенно заинтригована. – Интересно, где можно взять напрокат такой наряд?
– У меня по случайности есть восхитительный костюм стрекозы среди моих балетных платьев, которые хранятся в квартире Илены, – сказала Надя. – Ты могла бы взять его.
– Правда, можно? – Марни была в восторге. – Как он выглядит, Надя? Опиши мне его.
Надя начала рассказывать. К корсажу прикреплены блестящие крылья, и легкий бирюзовый кафтан с изумрудно-зелеными облегающими штанишками, на голове будет шапочка с радужными шариками, которые, включаясь и выключаясь, блестят, как стрекозьи глаза.
– Тебе, наверное, придется заменить батарейку, от которой работают стрекозьи глазки, cherie, – добавила она, – потому что костюм пролежал в моем чемодане два года.
– Все звучит так заманчиво и ты такая милая, что хочешь одолжить мне его! – Марни наклонилась к Наде и с благодарностью обняла ее. – Обещаю, что ничуть не испорчу его. Только жалко, что придется ждать до следующего понедельника, чтобы поехать и забрать его. Твоя сестра ведь еще не вернулась из Парижа, да?
Илена, как сообщил Марни Пол, уехала в Париж, чтобы приглядеть кое-что для своего приданого.
– Но у меня есть ключ, – сразу же сказала Надя. – Ты можешь съездить на квартиру и до понедельника. Чемодан с костюмами лежит в шкафу в коридоре, так что тебе нетрудно будет его найти. А ключ от чемодана всегда в замке.
Марни, однако, сомневалась:
– Мне не очень нравится идея идти в квартиру Илены, когда ее нет, Надя.
– Не будь, глупышкой, cherie. Это и моя квартира тоже, и нам надо убедиться, что костюм не придется переделывать. Мне было всего семнадцать, когда я носила его, и он может быть чуточку маловат. – Она измерила Марни глазами. – Я была очень худенькой, и мне кажется, что ты побольше в груди, чем была тогда я.
– Ну хорошо, если ты уверена, что Илена не рассердится. Я загляну туда на выходные. Раньше мне туда не попасть. Завтра у нас очень занятый день в офисе, и мистер Стиллмен хочет, чтобы в пятницу я обновила картотеку. Некоторые карты совсем истрепались.
Они проезжали мимо кустика маргариток, и Надя сорвала один крохотный белый цветок.
– Тебе нравится работать у Пола? – спросила она.
– Очень. – Голос Марни прозвучал теплее, чем она хотела, и Надя повернулась и посмотрела на нее, словно впервые увидев всю ее трепетную привлекательность и сердечную, обещающую улыбку.
– Ты никогда не говоришь о поклонниках, Марни, – сказала она. – Разве мужчины тебя не интересуют?
– Я… не думаю о них слишком много, Надя. – Марни ухмыльнулась. – Возможно, я кандидатка в типичные старые девы.
Надя рассмеялась и с галльской недоверчивостью покачала головой:
– Allez-vous en![3] Тебе просто нужен настоящий мужчина – какой-нибудь nomme de paille[4] тебя не устроит, cherie. – Она погладила ее щеку крохотной, мягкой маргариткой. Ей вспомнился Рене, и, чтобы не думать о нем, она быстро проговорила: – Пол очень славный, когда не тянет мои ноги то в одну, то в другую сторону. Он знает, что я никогда на них не встану.
– Ничего подобного он не знает, Надя, – запротестовала Марни. – Он убежден, что в твоих силах не только встать на ноги, но и пойти. Я… я думаю, ты обязана дать ему шанс.
По лицу Нади скользнуло гневное выражение, и на мгновение она стала чем-то похожа на Илену.
– Я вижу, он обсуждает меня, как… как лабораторную морскую свинку!
– Естественно, он говорит о тебе, Надя, – согласилась Марни. – Он так хочет тебе помочь. Он верит, что у тебя не ноги обездвижены, а душа. Он говорит, что, пока продолжаешь не хотеть ходить, ты не пойдешь.