Элизабет провела инвентаризацию мебели, картин, посуды, бытовой техники, всяких мелочей и, наконец, книг, определяя примерный возраст каждого предмета. Переписала их в хронологическом порядке, затем разделила на четыре основные группы: «до-Дикенсоновский период», «Теодор и Анна», «Нельсон и Нора» и, наконец, «Байрон и Элизабет». Вряд ли стоит объяснять, чем она собиралась пожертвовать в первую очередь.
Она прошлась по дому, тщательно инспектируя каждую вещь в отдельности. За редким исключением, всё, что купили они с отцом, превратилось в рухлядь. Про никудышнеё состояние некоторых предметов, она, конечно, знала — например, про холодильник, отдавший концы десятилетия назад, или про телевизор, который начал барахлить через год после начала ее отшельничества, а она не потрудилась его починить. Но Элизабет и помыслить не могла, что «современная» мебель окажется в столь плачевном виде. «Что же я выручу за это барахло?» — спрашивала она себя. И сама же отвечала: увидим.
«Увидим» означало то, чего она не делала уже много лет, — встретиться лицом к лицу с человеком. Но выбора не было. Когда явился коллекционер, которому бюро услуг перенаправило ее предложение, она встретила его на пороге. Трудно сказать, кто из них был более ошеломлен. Коллекционер увидел перед собой высокую худую даму с суровым лицом и серебристыми волосами, чья одежда, безупречно чистая, устарела лет как минимум на пятьдесят. Элизабет же недоуменно взирала на коротышку с брюшком наподобие арбуза, с круглым лицом, волосами травянистого цвета, в волосатой рубашке, ярко–зеленых коротких штанах и черных туфлях с длинными змееподобными носами, напоминающими корни небольшого дерева. Так или иначе, первым в себя пришел коллекционер. Элизабет провела его в гостиную, где он направился прямиком к клавесину и сказал:
— Это беру за пару сотен баксов.
Элизабет покачала головой.
— Эта вещь не продается. Пойдемте, я покажу вам то, что можно купить.
Она водила его из одной комнаты в другую, с большим трудом отвлекая от предметов эпох Теодора–Анны и Нельсона–Норы. Когда они вернулись в гостиную, коллекционер сказал:
— За рухлядь на кухне два бакса, за барахло из гостиной шесть баксов, за книжки — десятка… за клавесин дам две сотни, за кровати, викторианские, шератоновские и в стиле ампир — по двести баксов, за настенные часы со второго этажа — полтинник, и за напольные тоже, за буфет хепплу-айт[6]из столовой — двести, за книжный шкаф с бронзовой отделкой — сотня баксов.
— Но эти вещи не продаются, — повторила Элизабет — К тому же, вы предлагаете очень низкие цены.
Коллекционер пожал плечами.
— Стандартные цены двадцать первого века, леди. Антиквариат сейчас неходовой товар.
Элизабет осенило.
— Я только что вспомнила — в подвале тоже есть кое–что. Не хотите посмотреть?
— Показывайте.
Он предложил ей по сотне долларов за каждый предмет, великодушно согласившись не трогать древнюю плиту и раковину до-Дикенсоновской эпохи, и даже пообещал прислать «своих амбалов», чтобы те переместили этот антиквариат ей на кухню. Но это предложение, объяснил он, действует только, если она продаст ему всё, что он перечислил раньше, плюс коллекцию венецианского стекла, которую он заметил в одном из шкафов на кухне. Элизабет вздохнула.
— Думаю, у меня нет выбора. — сказала она и распрямила плечи. — Хорошо. Но кровать из моей спальни я не отдам. И за всё, включая коллекцию стекла, я хочу получить тысячу бак… простите, долларов. Если хотите, добавлю еще ковер из гостиной.
Коллекционер сморщил нос.
— Идет. Тыща баксов за всё.
Дом казался голым после того, как «амбалы» выполнили свою работу и убыли. На месте проданной мебели зияли тоскливые пустоты. Самая страшная пустота образовалась там, где прежде стоял клавесин. Дрожащими руками Элизабет вложила чек коллекционера, свой чек и налоговые квитанции в конверт, надписала его и вместе с еще одним чеком — на этот раз на двадцать центов за марку — положила на почтовый ящик на двери. Сверху, чтобы бумаги не унес ветер, придавила небольшим камушком, который хранила специально для таких случаев. Счет за газ должен прийти со дня на день, почтальон, который его принесёт, заберет письмо и отправит по назначению. Она всё еще произносила про себя слово «почтальон», хотя знала, что доставкой почты теперь занимается багрово–волосатая женщина, которая ездит на чем–то вроде скутера, в желтой униформе, похожей на костюм аквалангиста. Элизабет однажды видела через окно холла, как эта дама, тарахтя, подъезжает к крыльцу; и этого одного раза ей хватило. Впрочем. Элизабет редко смотрела в окна. Даже зимой деревья и разросшийся кустарник скрывали мир, простирающийся за границами её владений, стирали его, делали несуществующим, и это ее вполне устраивало. Новый мир привлекал её ещё меньше, чем тот, который она покинула более чем пол-века назад.
6
. Неоклассический стиль мебели XVIII века, преимущественно из красного дерева, отличающийся изяществом и тонкостью отделки, овальными или веерообразными спинками кресел, изогнутыми ножками и подлокотниками, а также использованием инкрустации Стиль назван в честь британского краснодеревщика Джорджа Хеплуайта.