Мы вышли на главную улицу, а потом свернули в маленький переулок. Его мостовая была покрыта новым свежим асфальтом. Мой спутник остановился у приоткрытых широких двустворчатых ворот. Во дворе какой-то человек в коротких штанах поливал из резинового шланга легковую машину.
— Здесь живет директор промкомбината, — объявил дядюшка Ахрор. Больше он ничего не сказал и, тронув меня за локоть, повел обратно. Только на обратном пути он рассказал наконец, зачем ему понадобилось тащить меня по этой жаре.
Оказывается, он привел меня сюда для того, чтобы показать этот самый заасфальтированный переулок. Я должен ни больше ни меньше, как написать фельетон об этом директоре и обо всех его делишках. Дядюшка Ахрор, будучи депутатом горсовета, собственными ушами слышал, как на весенней сессии жестоко раскритиковали этого директора за местничество и семейственность. Прямо в пот тогда вогнали. Но почему-то все осталось без изменения. Видно, не в меру жалостливые руководители решили, что хорошему коню достаточно показать плетку. Только этот конь, видно, не из хороших. Критика не помогла. Подумать только, заасфальтировать собственную улицу! Как будто в нашем городе мало мест, которые нужно асфальтировать в первую очередь! Вот, например, площадка у хлопкопункта, где работает дядюшка Ахрор. Или улица, которая ведет к больнице. Или, наконец, площадь, где межрайонная автобусная остановка…
— Нет, вы скажите по совести, разве это не безобразие? — Дядюшка Ахрор даже остановился от возмущения. — Ведь, кроме его собственной «Волги» да машин его гостей, никто и не ездит по переулку. Как люди могут так поступать? Ведь он член партии. Ну как, товарищ учитель, какие меры предлагаете принять? — перешел он вдруг на официальный тон.
— Да вы не волнуйтесь, дядюшка! Я напишу, хороший фельетон напишу! — с жаром сказал я, заразившись волнением собеседника. Сказал и тут же понял, что хватил лишку. Зачем было говорить, что я напишу хороший фельетон?
Я вообще не умею писать фельетонов. Никогда в жизни не писал. И откуда вдруг во мне это самомнение, эта хвастливость?
— Не беспокойтесь, дядюшка Ахрор, я постараюсь, — повторил я свое обещание, но уже далеко не таким уверенным тоном.
— Вы уж простите, что оторвал от дел, — немного успокоившись, сказал дядюшка Ахрор, — но у меня не было другого выхода. Вот если бы я мог сам писать! Читать еще полбеды, а писать, кроме пожеланий да приветов, ничего не получается. По правде говоря, мне и письмо-то нелегко писать. Лучше десять машин хлопка перетаскаю, чем одно письмо напишу.
Некоторое время шли молча. Вообще-то до дома директора промкомбината идти не так уж и далеко. И если пройти задами, то можно добраться минут за пятнадцать. Недаром мы чуть ли не каждый вечер вынуждены были услаждать свой слух звуками дойры и рубаба,[5] которые доносились со двора этого, по-видимому, весьма веселого и гостеприимного директора. Но если идти по главной улице, то путь длился более получаса.
— Может, следует сначала поговорить с этим директором, — заметил дядюшка Ахрор, когда мы уже подходили к дому. — Если хотите, можем пойти месте.
Я поблагодарил, но отказался.
Дома вместо долгожданного отдыха ожидал новый сюрприз. За моим письменным столом дедушка Зиё и моя дорогая жена трудились над заявлением.
Да, да, заявление, снова заявление! Поверите ли, стоит мне теперь увидеть на листке бумаги слово «заявление», как меня начинает бить нервная дрожь.
— Наконец-то ты пришел, мой хороший, милый, родной! Что так поздно? А мы здесь сидим с дедушкой и мучаемся, — обрушила на меня Ойша поток ласковых слов и, вскочив навстречу, потянула к столу. — Я так рада, что ты наконец пришел. Один удар молотка делает больше, чем сто ударов кулаком. Дедушка, мой муж мигом все сделает. Вот увидите, пока мы с вами выпьем по пиалушке чая, он напишет все, что надо. Верно, любимый?
— Да, конечно, — еле выдавил я из себя, с трудом изобразив на лице подобие улыбки.
Вы только подумайте! Человек едва успел прийти с работы, намаялся как собака, только думал отдохнуть, так его тащат по жаре куда-то к черту на кулички да еще навязывают непосильное задание. Но, оказывается, и этого мало. Теперь, пока другие будут спокойно попивать чай, он должен сидеть и писать какое-то заявление.
замурлыкал я сквозь зубы.