Несмотря на то что Андреани был крепким, очень подтянутым человеком — о нем было известно, что он два раза успешно пробегал марафонскую дистанцию, — его осанка, манера двигаться, мимика скорее соответствовали мужчине лет семидесяти. По-видимому, он считал — и, возможно, даже не без оснований, — что в Ватикане солидный возраст связан с высоким рангом и авторитетом. Во всяком случае, Андреани вполне можно было представить будущим папой, и ему даже не пришлось бы при этом сильно менять свой образ и манеры.
— Мой дорогой синьор Кавелли, как приятно, что вы смогли прийти!
Он, улыбаясь, сделал несколько шагов ему навстречу.
«Кнут и пряник, — невольно подумалось Кавелли. — Сперва, похоже, будут сплошные пряники».
Андреани пожал ему руку и испытующе посмотрел в глаза. В нос Кавелли ударил запах лосьона для бритья «Аткинсон». Не иначе, это — один из нескольких неочевидных признаков, по которым члены «Опус Деи» узнают друг друга, но возможно, Андреани просто нравится этот аромат.
— Присаживайтесь.
Он указал не на стул, стоящий напротив письменного стола, а на мягкие кресла, явно приобретенные еще при Павле VI[45]. В то время они выглядели вполне современно. По-видимому, он хотел уладить вопрос не официально, а келейно. Пока Кавелли садился, Андреани тоже со стоном опустился в одно из низких кресел и как-то по-отечески взглянул на собеседника.
«Что все нашли в этом Кавелли? В частности, некоторые монахини, казалось, совершенно очарованы этим мужчиной. Совершенно непонятно почему!»
Андреани отогнал от себя эту мысль и осторожно откашлялся.
— Вы, конечно, знаете, о чем у нас пойдет речь, синьор Кавелли…
Снова последовала улыбка.
— Эта статья в… э-э-э… «Коррьере дель джорно». — Он произнес название газеты так, словно держал ее на вытянутой руке двумя пальцами. — Мы немного… Ну, скажем так… удивлены, как вы можете себе представить.
— Безусловно, как и я, — ответил Кавелли совершенно искренне. — Сам я еще не читал упомянутую статью, но то, что в ней написано, не может быть правдой или, по крайней мере, наверняка сильно преувеличено. Хотя вчера я действительно бегал трусцой в парке и на меня напали.
— Святая Матерь Божия! — Андреани в ужасе воздел руки вверх. — Надеюсь, вы не сильно пострадали?
— Кроме некоторого испуга и пары синяков, со мной ничего страшного не произошло. И на этом все. Не представляю, как журналисты сумели связать это нападение с какими-либо предполагаемыми событиями на конклаве… Впрочем, для прессы, охочей до сенсаций, нет ничего невозможного. Они пишут всё что хотят, вне зависимости от того, правда это или нет.
Кавелли остановился. Он понял, что говорит слишком много для человека, который якобы ничего не знает.
— Я понимаю, понимаю, — Андреани неловким движением попытался огладить несуществующую бороду.
За спиной Кавелли со скрипом открылась раздвижная дверь. «Я скоро уйду и не буду вам мешать», — услышал он тихий мужской голос. Андреани кивнул в знак согласия.
— Дело в том, что до нас дошли сведения, будто во время конклава вы встречались и разговаривали с одним из кардиналов.
Позади Кавелли с громким шумом заработал ксерокс. Вот она, долгожданная пауза, которая даст несколько секунд на раздумья. Он удивленно обернулся. Рядом с ксероксом стоял монсеньор Ринанцо с большой пачкой бумаги в руках. Кавелли почувствовал себя так, словно ему нанесли удар в живот. Что он здесь делает? Верно, он же занимает то же помещение, что и Андреани. Получается, в его присутствии здесь нет ничего необычного. Тем не менее та неловкая медлительность, с которой он копировал свои бумаги, демонстративно избегая смотреть на присутствующих, позволяла предположить, что явился он не за этим.
Кавелли с трудом удалось сохранить спокойствие.
— Кто это утверждает?
Андреани развел руками, словно сожалея, что вынужден вести этот разговор, затем открыл тонкую папку из мягкой кожи, лежавшую перед ним на кофейном столике, и подвинул ее Кавелли. Внутри папки лежали широкоформатные черно-белые фотографии с обозначением времени в уголке снимка.
— Это то, что за два дня засняли наши камеры в садах во время конклава. — Он взял в руки несколько снимков. — Это — кардинал Монти, а это, наверное, вы, не так ли? Итак, я вас слушаю.