— Все утро мне названивали эти писаки, — попытался защититься Кавелли. — Я снял трубку и положил ее рядом с телефоном, но мобильник у меня с собой, тебе просто нужно было…
Он достал смартфон из бокового кармана льняного пиджака и взглянул на дисплей. Тот обвиняюще подмигнул ему: одиннадцать пропущенных звонков. Все с одного и того же номера. Кавелли застонал: он был необычайно зол на себя. Подобное случалось с ним не в первый раз. Во время лекций он всегда включал беззвучный режим, а затем забывал его отменить. Он обезоруживающе поднял руки.
— Извини, я просто растяпа.
— Не здесь, давай поговорим внутри.
— Как хочешь.
Кавелли поздоровался с двумя монахинями, которые встретились им по пути.
— Никак не привыкну, насколько уважительно к тебе здесь относятся. Эти почтительные поклоны. Все выглядит так, будто ты — неотъемлемая часть всего этого мира.
Кавелли улыбнулся с оттенком снисходительности.
— Я на самом деле плоть от плоти этого маленького города, Беатрис. Просто моя роль здесь невелика и неочевидна.
Он нажал на ручку входной двери, запиравшейся каждую ночь, и позволил Беатрис первой войти на лестничную площадку.
— Обязательно расскажи папе, что появилось такое изобретение человечества, как лифт, — пробурчала она, с трудом переводя дыхание после того, как поднялась на третий этаж, где располагалась квартира Кавелли.
— Непременно ему передам. Так что случилось?
— И ты еще спрашиваешь?
Она вытащила из сумочки сложенную газету и швырнула ее на стол. Кавелли побледнел, когда увидел заголовок: «„Вы всё только усугубляете!“ Что происходит в Ватикане? Эксклюзивный материал от Фионы Сильвестри».
— Да, я сказал что-то подобное, но… — оправдывался Кавелли, быстро просматривая статью.
Затем он в ужасе посмотрел на Беатрис, которая, в свою очередь, весьма сердито уставилась на него.
— Как ты мог так сглупить, Дон! Разговаривать с представителем прессы после того, как на тебя напали эти люди, они же предупредили, что ни перед чем не остановятся и будут тебя и дальше преследовать. Эта статья уж точно не придется им по вкусу!
— Но я же ничего не сказал. Ничего, кроме этой одной фразы.
— Даже этой фразы слишком много, Дон.
— Черт возьми! Мне позвонила журналистка, и я сказал ей, что ничего не знаю. Вот и все.
— Тогда откуда она знает, что на тебя напали?
— Понятия не имею. Во всяком случае, не от меня.
— Ладно, — примирительно проворчала Беатрис. — Но это не к добру, Дон, это очень нехорошо. Что взбредет в голову этим людям, если они поверят в то, что ты общаешься с прессой, раздаешь интервью?
Кавелли вдруг почувствовал, как у него пересохло во рту.
XLV
У монсеньора Андреани и монсеньора Ринанцо не водилось друг от друга секретов. По крайней мере, монсеньор Андреани именно так и считал.
Поэтому он не прятал конфиденциальные документы даже тогда, когда уходил обедать.
Ринанцо устроился в одном из низких кресел и напряженно изучал фотографии, все еще лежавшие на маленьком чайном столике. Этот Кавелли и кардинал Монти… Что же они обсуждали в Лурдском гроте? И кто был инициатором этой встречи? Ринанцо поставил бы на Монти. Но почему кардинал связался именно с Кавелли? И как он это сделал? Минуточку! Похоже, что ответ лежит на поверхности, не хватает буквально одной детали…
Быстрый звонок на телефонную станцию подтвердил его догадку. Из Лурдского грота действительно можно позвонить, в том числе и в квартиру Кавелли. Ринанцо осторожно положил фотографии туда, где взял. Затем он вернулся в свой кабинет, закрыл застекленную дверь и написал два письма. Одно из них он оставит сегодня вечером в исповедальне, а другое вскоре обнаружит кардинал Рубино на полу своего номера в «Доме святой Марфы». Но на этот раз у него мало времени, он не может дожидаться, пока Рубино сядет за ужин… Придется рискнуть прямо сейчас, нельзя терять ни минуты.
Он вытер рукой мокрый от пота лоб и постарался взять себя в руки. Ринанцо слишком хорошо знал это состояние и очень его боялся. Взгляд на часы. Еще два часа до следующего рандеву со «строптивой любовницей».
XLVI
«Неужели Бог оставил нас?»
Какая нечестивая мысль для католиков, особенно для кардиналов! Но именно этот страх, казалось, буквально окутал всех участников конклава и стал определять все их настроение. В какой уже раз они собираются в Сикстинской капелле? Прошло всего несколько дней, но создавалось впечатление, что миновали недели. За это время уже пять кандидатов отказались от папского престола. И каждый из них хранил упорное молчание о мотивах такого решения. Почему? В чем причина? Все они чувствовал себя недостойными возглавить церковь? Конечно, такое сомнение могло бы послужить веской причиной для отказа. Все это прекрасно понимали. Как это когда-то сформулировал Бенедикт XIV[46]: «Я похож на статуи на соборе Святого Петра — они неплохо выглядят издалека, но смотреть на них вблизи не стоит».