«Крестьянишки наши, покидая поместья и домишки свои, разошлись безвестно и разбежались на Дон и на Хопер и ныне бегают непрестанно, а подговаривают и провожают таких беглых людей на Дону донские казаки».
Полковник Изюмского полка Федор Шидловский доносил:
«Чугуевцы, харьковцы, золочевцы, змеевцы, моячане, служилые и жилецкие люди многие, оставляя дома свои, с женами и детьми, а иные оставляя жен своих, явно идут на Дон и в донецкие казачьи городки».
Воевода белгородский сообщил:
«Полковые и городские всяких чинов люди и их крестьяне, покинув свои поместные земли и всякие угодья и дворы и животы, не хотя его великого государя службы служить, и податей платить, и устроения морских судов, и у стругового дела, и у лесной работы, и в кормщиках, и в гребцах, и у сгонки на плотах быть, бегут на Дон».
Особенно тревожили царя Петра донесения о бегстве рекрутов из вновь создаваемых воинских частей и работных людей со строительства Воронежских верфей, Таганрогской крепости и других оборонных сооружений. Шведские войска стояли на рубежах отечества. Дорог был каждый солдат, нужен был каждый работник. И в конце концов огромное скопление беглых на Дону создавало напряженное положение в тылу.
Политика донского казачества вызывала у царя все большее негодование. Терпение Петра истощилось. Он решил перейти от слов и увещаний к действию…
Донская Либерия
Часть первая
I
Ярким, солнечным утром 2 сентября 1707 года[2] в столицу донского казачества Черкасск вошел походным маршем большой отряд драгун под начальством полковника князя Юрия Владимировича Долгорукого. Во второй половине дня на соборной площади собрался шумный войсковой круг. Княжеский писарь огласил царский указ:
«Господин Долгорукий! Известно нам учинилось, что из русских порубежных и из иных разных наших городов, как с посадов, так и уездов, позадонские люди мужики разных помещиков и вотчинников не хотят платить обыкновенных денежных податей и, оставя прежние свои промыслы, бегут в разные донские городки, а паче из тех городков, из которых работные люди бывают по очереди на Воронеже и в иных местах. И забрав в зачет работы своей наперед лишние многие деньги, убегают они и укрываются на Дону с женами и с детьми в разных городках; а иные многие бегают, починя воровство и забойство. Однако ж тех беглецов донские казаки из городков не высылают и держат в домах своих. И того ради указали мы ныне для сыску оных беглецов ехать из Азова на Дон вам без замедления. Которых беглецов надлежит тебе во всех казачьих городках переписав, за провожатыми, с женами и с детьми, выслать в те города и места, откуда кто пришел. А воров и забойцев, если где найдутся, имая отсылать за караулом в Москву или в Азов…»
Писарь не успел еще закончить чтения, как казаки, среди которых было немало голутвенных, закричали:
— Нет у нас беглецов, нет забойцев! Сыска на Дону не дозволим! Не бывать тому, не бывать!
Долгорукий нахмурился, схватился непроизвольно за эфес сабли и тут же отдернул руку. Приходилось сдерживаться. Азовский губернатор Толстой предупреждал, что раздражать казацкую толпу опасно.
Долгорукий перевел взгляд на стоявшую близ него казацкую старши́ну. Почему они кажутся смущенными? Вот с булавой в руках коренастый рыжебородый войсковой атаман Лукьян Максимов. Он упорно прячет глаза под насупленными мохнатыми бровями и порой тихо вздыхает. Вот Зерщиков Илья, не раз ходивший в атаманах. Смуглолицый, с черной в проседи бородкой, вглядывается он в крикунов чуть прищуренными вороватыми глазами, а своего отношения к тому, что происходит, ничем не выдает. Вот богатейшие низовые старики Ефрем Петров, Абросим Савельев, Никита Саломат, Василий Поздеев. О них азовский губернатор отзывался с похвалой, как о наиболее верных. Это они два года назад, «усердно служа и радея государю», удержали донских казаков от «помощи» астраханским бунтовщикам. А сейчас эти старики тоже стоят опустив головы и молчат. Странно!{1}
Казаки между тем все более распалялись и буйствовали. Припоминались древние государевы обиды. Поднимались кулаки, слышались угрозы.
— Не дадим казацкой старины рушить!
— Побьем дворян и сыщиков!
Долгорукий не вытерпел, перебил крикунов:
— Не слушайте воров, казаки! Велик и страшен в гневе государь!
Кто-то из круга отозвался с насмешкой:
— Сапог велик лишь на ноге, да мал под лавкой! Не дюже нас испугал!