Поезд шёл весь день, и один за другим сменялись пейзажи: большие и маленькие станции, серые здания, теснящиеся дома больших городов, окружённые заливными полями деревни. В вагон, поначалу переполненный шумом и гамом, незаметно пробралась мрачная тишина. Шёпот разговоров смешался со вздохами. Воодушевление, с которым садились в поезд, прошло, и теперь всех переполняло беспокойство о своей дальнейшей судьбе. Но на сердце Саи было спокойно. Беспокойство возникает, когда задумываешься о завтрашнем дне. Для неё же завтра не существовало. В лесу, где она родилась и жила, всегда было только сейчас. Сейчас светит солнце и есть еда, а потом вдруг — идёт ливень, и еды нет. В следующий миг дождь прекращается, и рядом с хижиной обнаруживаются созревшие фрукты. Поэтому, глядя в окно поезда, Сая видела лишь сменяющие друг друга мгновения. Наконец пейзаж за окном погрузился в вечерние сумерки. В вагоне стало темно, а людские голоса стали ещё приглушённее. В наполненном сонным дыханием вагоне Сая достала из мешка с семенами орех ареки и принялась его есть. Её язык покраснел. Под хруст пережёвываемого ореха стук идущего поезда незаметно превратился в шум бури в малайских джунглях. Запах пота и грязи — в смешанный запах дождя и влаги. Сая очутилась в лесу. Стоя под деревом, она неподвижно ждала, когда пройдёт ливень. С треском раскачивались ветви, нескончаемый дождь лил во тьме. И среди этого дождя, слившись с деревьями и травами, замерла Сая. Ускользнув от шагов времени, Сая очутилась здесь и сейчас и забыла, где она и когда она…
7
Старенький голубой «фольксваген» ехал по дороге вдоль дамбы реки Тибаси, чьи воды закат чуть тронул багрянцем. Река, сбегавшая с грозно высившейся, тёмно-синей на фоне летнего неба горной гряды Татэяма, тихо струила свои воды к заливу Тояма. С проложенной по насыпи дороги открывался вид на простиравшиеся по обоим берегам реки сельские пейзажи. Сидевший за рулём Асафуми с удивлением смотрел на вгрызающиеся в рисовые поля, покрытые зелёными побегами, огромные супермаркеты, новые жилые кварталы, служебные общежития, покрытые гравием расчищенные участки земли.
— Как же здесь всё изменилось! Во времена моего детства здесь не было ничего, кроме рисовых полей.
Сидевшая на переднем сиденье Сидзука тоже выглянула в открытое окно.
— Похоже на раковую опухоль. Отдельные клетки, пренебрегая гармонией, вдруг начинают размножаться и разрастаться, неся смерть всему организму. Мир, в котором ежегодно тысяча сто тридцать гектаров земли превращаются в пустыню. Это же тридцать процентов площади Японии! Концентрация углекислого газа в воздухе растёт, через сто лет средняя температура на планете вырастет на два градуса, а местами, говорят, и на десять. Человечество само мчится навстречу самоуничтожению.
К ровному голосу Сидзуки примешивалось раздражение. Она была не в духе из-за того, что им предстоял визит к родителям Асафуми. Целую неделю после переезда в Тояму визит к родителям удавалось откладывать то под предлогом необходимости прибраться в доме, то под предлогом накопившейся из-за переезда усталости. Но накануне вечером позвонила мать Асафуми, сообщила, что его отец и старший брат вернулись из торговой доездки, и не терпящим возражений тоном велела им приехать в гости. Асафуми, собственно, нужно было переговорить с отцом и братом о дальнейших планах, к тому же он хотел показать им дедушкин реестр постоянных клиентов. Больше он не мог позволить Сидзуке уклоняться от встречи, и в конце концов они решили, что сегодня вдвоём приедут к ужину. Но Сидзука была, разумеется, недовольна.
— Но земля, может быть, исчезнет ещё до того, как её поглотит пустыня. Какая-нибудь отчаявшаяся ближневосточная или азиатская страна начнёт сбрасывать нейтронные бомбы, или на нас нападут пришельцы из космоса.
— Что за вздор. — Невольно улыбнувшись, Сидзука вжалась в сиденье.
Асафуми успокоился, ему удалось смягчить плохое настроение жены. И в лаборатории Сидзука тоже действовала на нервы мужчинам-сослуживцам подобными резкими заявлениями. Мужчин раздражало то, что она высказывала собственное мнение, не проявляя ни малейшего кокетства, свойственного молоденьким девушкам. Неудовлетворённая и истеричная женщина — судачили о Сидзуке за её спиной. Но Асафуми в такой ничем не приукрашенной прямоте Сидзуки чувствовал какую-то свежесть. Это его притягивало больше, чем заигрывание женщин в расчёте на замужество. Впрочем, после того как они стали жить вместе, Асафуми начал думать, что его сослуживцы не так уж и неправы. Действительно, Сидзука часто раздражалась по непонятным для него причинам. В такие минуты она высыпала на мужа град резких слов. Асафуми, считая, что некого винить в своём выборе, безмолвно терпел эту лавину.
Убедившись, что сзади никого нет, Асафуми свернул с дороги. Неожиданно среди рисовых полей показалась широкая трасса, и машина пошла мягко, будто старинный паланкин для важных особ. Двенадцатиметровой ширины дорога была построена усилиями местного члена Палаты представителей, мечтавшего в будущем превратить весь этот район в промышленную зону. Голубой «фольксваген» Асафуми был старой дребезжащей развалиной с большим расходом горючего, медленным ходом и малой грузоподъёмностью. Ничего хорошего в ней не было, но Асафуми почему-то нравилась её приземистая стать. Сразу за железнодорожным переездом магистраль сужалась на треть. На фоне затянутого вечерней дымкой моря мирно тянулись ряды домов в Тибаси.
Жители рыбацких деревушек в окрестностях призамкового города Тояма кое-как перебивались своим промыслом, но в эпоху Гэнроку[26] на волне поощряемой княжеством Тояма торговли лекарствами вразнос, один за другим во множестве стали появляться торговцы-разносчики лекарств. И сегодня, хоть и сохранился ещё здесь древний рыболовецкий промысел, и множество рыбацких домов, как и в старину, стоят на морском побережье, в центральной части города жива атмосфера другого промысла — здесь разбросаны оптовые лекарственные лавки, аптеки и небольшие фармацевтические предприятия. И если встретится порядочный двухэтажный деревянный дом с каменной или глинобитной оградой, то в большинстве случаев это или дом потомственных торговцев лекарствами, или дом тех, чьи предки имели отношение к этому делу. Мечтой всякого торговца лекарствами, вынужденного круглый год проводить в дороге, гнуть спину и пресмыкаться перед клиентами, было, добившись успеха, отстроить великолепный дом. Ради этого они радели о накоплениях, поставив во главу угла бережливость и трудолюбие.
«Фольксваген» въехал на улицу, на которой выстроились в ряд фотоателье, поликлиника, мелочная лавка. С тех пор как Асафуми поступил в университет и покинул этот город, минуло семнадцать лет, но и теперь здесь мало что изменилось. Конечно, магазины на улицах были отремонтированы, оконные рамы в домах заменены, стены зданий перекрашены, но ширина дорог и ряды домов остались прежними. Город огибало множество каналов и рвов, через них было переброшено множество мостов. Отсюда и пошло его название — Тибаси, «Тысяча мостов». Сделать этот город современным можно было бы только разрушив его до основания и потом полностью перестроив, но сподвигнуть на это могло бы только сильное землетрясение.
Асафуми свернул на боковую дорогу, ведущую к родительскому дому. Эта узкая дорога шла вдоль ничем не огороженного канала, на обочине играли дети, пожилые женщины толкали детские коляски, почти уткнувшись в них лицами. Объезжая прохожих, Асафуми чуть было не угодил колесом в канаву. Он вёл машину, сильно нервничая, но наконец в сумраке показался двухэтажный железобетонный дом, окружённый каменной оградой. Дом родителей Асафуми тоже не был исключением: прежде, как и большинство домов торговцев лекарствами, это было двухэтажное деревянное здание, увенчанное пышной, как у главной башни замка, крышей. Но старший брат Коитиро, поддавшийся моде на железобетон, сразу после женитьбы дом перестроил. Какое-то время новая постройка выглядела внушительно, но теперь, по прошествии десяти лет, стала похожа на здание дешёвеньких ясель. Однако никто из членов семьи не решался сказать об этом вслух. Всякий раз, видя этот дом, Асафуми в душе клялся, что если будет строить свой, то обязательно в японском стиле. И сейчас, снова дав себе такое обещание, он осторожно въехал через открытые ворота во двор.
26
Гэнроку — 1688–1704 гг. На эту эпоху приходится расцвет городской культуры, получившей название «культура эпохи Гэнроку». Это период расцвета театрального искусства (театра нингё дзёрури и театра кабуки). В литературе — время появления таких знаковых фигур как новеллист, торговец по происхождению, Ихара Сайкаку (1642–1693), и выходец из семьи обедневшего самурая поэт Мацуо Басё (1644–1694), один из создателей ныне прославленного во всём мире жанра трёхстишия-хайку. В живописи — это время появления гравюры «укиё-э» (буквально «картины преходящего мира»). На этот период приходится расцвет книгопечатания и развлекательной популярной литературы, написанной простым языком и адресованной широкому кругу читателей.