Большинство людей верили, что я совершенно не прав и что я уничтожил себя самого, а не Эллиса. Даже Чарльз в первый момент с сомнением спросил:
– Сид, ты уверен?
Я сказал, что да, уверен. Я отчаянно надеялся, что это не так... надеялся на любой другой исход... потому что знал, что я взвалю на себя, если пойду дальше. И в конце концов все вышло именно так, как я боялся, и даже хуже. После того как разорвалась первая бомба – в виде предположения, обвинение в преступлении, которое заставило половину страны жаждать крови (но только не крови Эллиса, о нет, нет, это немыслимо), и состоялось первое слушание в суде, заключение под стражу (скандал, его должны были, конечно же, немедленно выпустить под залог), в прессе наступило мертвое молчание до тех пор, пока не завершится процесс.
По британским законам ни одно свидетельское показание не может обсуждаться публично до суда. За сценой может идти дознание и подготовка к суду, но ни потенциальным присяжным, ни Джону Доу * на улицах не позволено знать детали. Неинформированное общественное мнение в результате застыло на стадии "Эллис невиновен", и уже третий месяц не смолкало злословие в мой адрес.
Эллис, видите ли, был сущий Лохинвар Молодой * пиковой масти. Эллис Квинт, в прошлом чемпион среди жокеев-любителей, кометой ворвался на телевизионные экраны.
Блистательный, смеющийся, талантливый, приманка для миллионов в спортивных новостях, хозяин ток-шоу, образец подражания для детей, звезда, которая регулярно осчастливливает нацию. Ему было к лицу все: от тиары до поношенной бейсболки.
Промышленники лезли из кожи вон, чтобы уговорить его упомянуть их продукцию, а половина английских подростков гордо щеголяла в разрекламированных им жокейских ботинках, заправляя в них джинсы. И вот этого человека, этого кумира я пытался низвергнуть.
Никто, кажется, не упрекал бульварного журналиста, который написал:
"Некогда уважаемый Сид Холли, позеленев от зависти, надеется уничтожить талант, с которым он не может сравниться даже в мечтах..." Там было еще много чего насчет "злорадного человечка, который пытается компенсировать собственные недостатки". Ничего этого я не показывал Чарльзу, но другие показали.
Внезапно висящий на поясе телефон зажужжал, и я ответил на вызов:
– Сид... Сид...
Женщина на другом конце плакала. Я уже не раз слышал, как она плачет.
– Вы дома? – спросил я. – Нет... В больнице...
– Скажите мне номер, и я тут же вам перезвоню.
Я услышал невнятное бормотание, затем другой голос, уверенный и твердый, продиктовал и медленно повторил номер телефона. Я набрал цифры на своем сотовом телефоне, так что они высветились на маленьком экране "записной книжки" и нажал кнопку "запомнить".
– Хорошо, – сказал я, повторив номер. – Положите трубку.
Потом спросил Чарльза:
– Могу я воспользоваться вашим телефоном?
Он махнул рукой в сторону письменного стола. Мне ответил тот самый уверенный голос.
– Миссис Фернс еще у вас? – спросил я. – Это Сид Холли.
– Передаю трубку.
Линда Фернс пыталась сдержать слезы.
– Сид... Рэчел стало хуже. Она спрашивает о вас. Вы можете приехать?
Пожалуйста.
– Насколько ей плохо?
– Температура все поднимается. – Она всхлипнула. – Поговорите с сестрой Грант.
Я услышал уверенный голос сестры Грант.
– Что с Рэчел? – спросил я.
– Она все время спрашивает о вас, – ответила она. – Когда вы сможете приехать?
– Завтра.
– Вы можете приехать сегодня вечером?
– Что, так плохо?
На том конце воцарилось молчание – она не могла сказать то что думает, потому что рядом стояла Линда.
– Приезжайте сегодня вечером, – повторила она. Сегодня вечером? Боже милосердный. Девятилетняя Рэчел Фернс лежала в больнице в Кенте, на расстоянии полутора сотен миль отсюда. Похоже, что в этот раз она при смерти.
– Пообещайте ей, что я приеду завтра, – сказал я и объяснил, где я нахожусь. – Завтра утром я должен быть в Ридинге, в суде, но я приеду повидать Рэчел, как только освобожусь. Обещайте ей. Скажите, что я привезу шесть разноцветных париков и золотую рыбку.
– Я передам, – пообещал уверенный голос и добавил:
– Это правда, что мать Эллиса Квинта покончила с собой? Миссис Фернс говорит, кто-то услышал по радио в новостях и передал ей. Она хочет знать, правда ли это.
– Это правда.
– Приезжайте поскорее, – сказала сиделка и положила трубку. Я тоже положил трубку.
– Что с ребенком? – спросил Чарльз.
– Похоже, она умирает.
– Ты знал, что это неизбежно.
– Родителям от этого не легче. – Я медленно опустился в золоченое кресло. – Я поехал бы сегодня вечером, если бы это могло спасти ей жизнь, но я...
Я умолк, не зная, что сказать.
– Ты только что приехал, – коротко сказал Чарльз.
– Да.
– И о чем еще ты мне не поведал?
Я посмотрел на него.
– Я слишком хорошо знаю тебя, Сид, – сказал Чарльз. – Ты здесь не только из-за Джинни. О ней ты мог бы сказать мне по телефону. – Он помолчал. – Судя по виду, ты приехал по одной очень старой причине. – Он снова помолчал, но я ничего не сказал в ответ. – Ради убежища.
Я шевельнулся в кресле.
– Неужели я такой прозрачный?
– Почему тебе понадобилось убежище? – спросил он. – Так внезапно... и срочно.
Я вздохнул и ответил со всем возможным спокойствием:
– Гордон Квинт пытался убить меня.
Чарльз застыл с открытым ртом. Я продолжал после паузы:
Джон Доу – воображаемый истец в судебном процессе, юридическое лицо имярек, простой гражданин.