После митинга взяв бригадную кассу мы роздали каждому австрийскому солдату бутылку водки и 50 рублей денег. Австрийцы ликовали: качали повстанцев, кричали «Ура!», были за революцию и просили взять их с собой.
Газета «Киевская Мысль»об этом рассказывала:
«...Выяснились следующее подробности попытки большевистского переворота в с. Гуляй-Поле.
В связи с последними сообщениями, австрийские части, расположенные в уездах Екатеринославской губ., стали стягиваться в город. Многие крупные пункты остались совершенно без охраны. В таком положении очутилось огромное село Гуляй-Поле.
Ночью, вслед за уходом австрийцев, в село под набатный звон и тревожные гудки находящихся в селе заводов, явилась группа, вооруженная винтовками и пулеметами.
После беспорядочной стрельбы и ряда грабежей на площади был созван митинг. Появились черные знамена и ораторы.
Жуткие речи заканчивались объявлением “осадочного положения”...
Во главе вновь образованного “военно-революционного штаба”встал бывший соратник Маруси Никифоровой — Махно.
Коммунары, захватив ближайшие пункты и поставив пулеметы, стали наводить порядок...
Через два дня прибыли отряды из города и без боя заняли Гуляй-Поле.
Расстреляно 11, арестовано 100. Махно бежал»[106].
В Гуляйполе мы были не более суток. Наш отряд увеличивался, и под ружьем было более сотни человек.
К тому времени Ермократьев[107], организовавший в приднепровских селениях отряды (до 300 человек), находился между Александровском и Екатеринославом. Чтобы скорее соединиться с ним, мы вышли к Днепру. Прошли верст семьдесят, расспрашивая, где имеются местные повстанцы, но ни одного не встретили.
Наконец добрались до с. Михайлово-Лукашево. Здесь крестьяне хоронили казненных повстанцев из ермократьевского отряда. Двумя днями раньше австрийцы разбили Ермократьева и всех пленных повстанцев повесили. Зверской расправой руководил начальник уездной варты, штабс-капитан Мазухин.
Бежавший Ермократьев и семь повстанцев находились на ближайшем хуторе. Захватив его с собой, мы повернули на Гуляйполе.
Под вечер наш отряд подходил к немецкой колонии № 2, где мы думали переменить лошадей и достать тачанки. Вдруг с огородов по нас дали залп, другой. Разведка выяснила, что стреляли немцы-колонисты. Рассыпались цепью, начали обстреливать. Выбили их из огородов, а они засели во дворах; выбили оттуда, прогнали улицей, а они засели в домах и ну палить по нас. Судили-рядили, а потом решили выкурить. Мигом поднесли огня и пустили красного петуха. Скирды сена, соломы, дома горели так ярко, что на улице было светло как днем. Немцы, прекратив стрельбу, выбегали из домов, но наши всех мужиков стреляли тут же. Женщин и детей брали в плен. Под утро, когда выхватили из огня кое-что из одежды, лошадей и тачанки, мы двинулись дальше. Колония имела двадцать дворов, из которых только два уцелело, остальные сгорели дотла.
Отъехав верст пятнадцать, мы встретились с военными, которых сопровождала конная стража.
— Стой? Кто? Откуда? — спросили мы.
— Кто командует отрядом? — послышалось в ответ. — Я штабс-капитан Мазухин, начальник александровской уездной варты. Какой отряд, я спрашиваю? — повелительным тоном, поднявшись на ноги, крикнул Мазухин. Но вместо ответа ему скомандовали: «Руки вверх!».
Его раздели догола, а за компанию и его секретаря, важно ехавшего с ним в экипаже. Кучера, вартового и четырех конных, сопровождавших его, только обезоружили.
— А это что за письмо? — спросил Мазухина Махно, показывая конверт. Тот не отвечал и только плакал, упрашивал даровать ему жизнь. Но куда там! Ермократьев его пытал за Михайлово-Лукашевскую расправу, а затем подвязал к животу ручную гранату и взорвал, а секретаря расстрелял.
Письмо содержало приглашение помещика Миргородского пожаловать к нему на именины. Хоть нам это было не с руки, но интересно было взять оружие, и мы решили ехать. Махно нарядился в одежду Мазухина, Щусь в платье секретаря. Погоны так и сияли...
В имении Миргородского мы застали бал в полном разгаре. Из окна долетало полупьяное пение.
Махно, Щусь и Лепетченко переступили порог и объявили хозяину, что они прибыли с Мазухиным, который на минуту задержался по дороге. Махно отрекомендовался помощником Мазухина, Щусь — начальником карательного отряда. Хозяин был в восторге... Когда махновцы вошли в зал, полупьяные гости закричали: «Ура русским офицерам!».
За длинным дубовым столом, рядом с отставным генералом, уселись наши ребята. За этим же столом хозяин, три австрийских офицера, какой-то подполковник, два ближайших помещика, дамы и барышни.
107
ЕРМОКРАТЬЕВ — родился в 1890 г. в семье бедного дворянина, управляющего в имении Протопопова в с. Терновка Александровского уезда. Анархист. Расстрелян махновцами в сентябре 1918 г. за переход на сторону Деникина.