Книга «Шиш Московский» появилась в знаменательный период для развития советской литературы — в преддверии I съезда Союза писателей, и прямо соотносилась с известным призывом А. М. Горького к творческому осмыслению новой жизни. Борис Шергин был делегирован на первый писательский съезд от московской организации, он стал членом этого творческого союза с момента его основания. В 1936 году выходят его «Архангельские новеллы», где он раскрылся как тонкий психолог и бытописатель, а в 1939 году была издана книга «У песенных рек», где, как вспоминал сам писатель, половину материала «...представляют собою мысли, афоризмы, суждения народные о замечательных людях и деяниях нашего времени»[16].
Нельзя сказать, что творческая судьба Шергина складывалась удачливо. Были у него и противники, из числа тех, кто считал фольклор чуждым духу новой жизни, чуть ли не реакционным явлением, были и недоброжелатели из числа фольклористов. Время, конечно, рассудило по справедливости. Но обидно, что подверглись уничижительной оценке книги подлинно «вершинные» в творчестве писателя. Речь идет о «Поморщине-корабельщине» и «Поморских былях и сказаниях», которые повествовали о русской истории языком чистым и простым, рассказывали талантливо и интересно.
Более десяти лет Борис Шергин «молчал», но когда в 1959 году вышла книга «Океан — море русское», а в 1967 году было осуществлено наиболее полное издание его произведений под названием «Запечатленная слава», стало очевидно, что все эти годы писатель работал как истинный труженик, что слово его так же правдиво и честно. Это трудно — оставаться самим собой, идти своей дорогой и свято помнить завет отца служить слову истинному. «Праздное слово сказать — все одно, что без ума камнем бросить. Берегись пустопорожних разговоров, бойся-перебойся пустого времени — это живая смерть...» Это из «Поклона сына отцу», небольшого произведения из обширного шергинского наследия. Еще раз удивимся человечным словам писателя, не устыдившегося искренности в наш, увы, слишком уж рассудочный век.
Так каковы же основные темы творчества Бориса Шергина? И кто он в конце концов — литератор или фольклорист, художник или артист? Творческое свое кредо сам писатель определял словами давнего своего друга В. Ф. Вопиящина, «маляра по званию, истинного художника по призванью»,- «Что увижу, то и мое»[17]. Нехитрая вроде бы формула, особенно на фоне изощренных эстетических концепций XX века, да только отпущен был Шергину талант видеть дальше и глубже, иначе, чем многим его современникам. Отсюда и неразделимость его таланта: живопись его наделена даром речи, а слово его живописно. Такое художественное осмысление мира ныне редкость. Если при жизни Шергина еще существовал круг единомышленников, этих «странных» писателей-художников — Степан Григорьевич Писахов, Илья Константинович Вылка или же по достоинству оцененный лишь в наши дни Ефим Васильевич Честняков[18],- то ныне традиция эта практически угасла.
Творчество Бориса Шергина в высшей степени поучительно. Оно будит интерес к делу, к любой сфере человеческой деятельности, поэтизирует профессию и ремесло. Его творчество сказало об отечественной истории слова, поистине достойные этой истории, воспитывающие подлинного гражданина. В русском языке есть хорошее и нужное слово: «нравоучение», истинный смысл которого для многих, к сожалению, сегодня стерт. Между тем, В. И. Даль определял это понятие как «нравственная философия; всякое честное поучение, наставленье к добру». Именно в этом смысл творчества Бориса Викторовича Шергина, которое всегда было обращено в будущее, ибо предчувствовало возрождение русского слова.