Кто бы ни был этот Виссавальд, но представляемый им русский элемент в рассказе саги о Сигрид и ее женихах устанавливает связь между этим рассказом и сходным летописным преданием об Ольге в смысле возможного занесения этого последнего в Швецию, у которой были тесные связи с Русью, и приурочения его к Сигрид.
Откуда же появился эпизод с Виссавальдом у исландского историка Снорри, сына Стурлы, составившего Heimskringla в 30-х годах XIII в.? Со шведскими легендами и преданиями он был знаком, и сам однажды побывал в Швеции. Не предпринимая специального исследования, трудно проследить происхождение интересующего нас здесь фрагмента древнесеверной Rossica. Во всяком случае, он известен не только у Снорри, а включен в так называемую легендарную редакцию саги об Олаве Святом, составленной, как полагают, довольно поздно (около 1240 г.), но восходящей к древнейшей саге о нем же. В дошедших до нас восьми отрывках этой древнейшей саги рассказа о Сигрид и ее женихах нет, но возможно, что он уже входил в состав этого памятника[467]. Он читается также в саге о другом Олаве Норвежском, сыне Трюггви, написанной в конце XII в. исландским монахом Оддом; здесь мы находим ту же мотивировку наказания Сигрид ее женихов, как и в легендарной саге об Олаве Святом, и в Heimskringla Снорри; Одд писал раньше Снорри; латинский текст его саги об Олаве, сыне Трюггви, дошел до нас в трех разных переводах и редакциях. Список той редакции, в которой есть рассказ о Сигрид[468], по мнению некоторых исследователей, — позже времени написания Heimskringla, и на этом основании Бур полагает, что в нем этот эпизод мог появиться под влиянием труда Снорри[469]. Как уже было сказано выше, вопрос о его литературной судьбе в составе северных саг нельзя решить без особого исследования. С норвежскими преданиями сказания о Сигрид были, во всяком случае, связаны тем, что в числе ее жертв был один норвежский областной конунг, отец знаменитого Олава Святого, и что впоследствии к ней сватался норвежский же и не менее известный конунг Олав, сын Трюггви[470]. Но в основе своей сага о Сигрид, несомненно, шведского происхождения, и можно думать, что именно в Швеции, на почве связей с Русью, произошло сращение мотива мести Ольги со шведскими сказаниями о близкой к ней по своему общему облику Сигрид.
Шахматов считает летописные сказания о мести Ольги вставками, но отсюда, конечно, не следует, что сами сказания позднего происхождения. Он лишь полагает, что составитель Древнейшего свода не решился включить в свой труд баснословные предания о мести Ольги древлянам[471]. Следовательно, они предполагаются известными в первой половине XI в. Эти народные предания, несомненно, сложились раньше, чем началось летописание. Поскольку они относятся к Ольге, они являются и преданиями княжескими, династическими. В Киево-Печерском монастыре, где был составлен Начальный свод, а также предшествующий ему свод 1073 г.[472], сказание о сожжении древлянских послов Ольгой могло стать известным как княжеское родовое предание через общение с этим монастырем киевских князей Ярославичей, Изяслава и Святослава, происходящих по отцу от Ольги, а по матери — от той же Сигрид. Аналогично этому в другое литературное произведение, возникшее в Киево-Печерском монастыре, в Патерик Печерский, вошли генеалогические предания рода Шимона-варяга[473].
Что касается легендарного элемента в рассказах саг о Сигрид, то он сближает ее с типом гордой, независимой и неприступной женщины-богатыря, истребляющей тех, кто осмеливается к ней свататься, — типом, весьма распространенным в сказках разных народов и встречающимся в древнескандинавской литературе в сагах сказочного характера. Одна из них приписывает своей героине, шведской девице-богатырю Торбьёрг, буквально те же слова, в каких Heimskringla и другие тексты формулируют намерение Сигрид проучить дерзких мелких князей[474]. Сага эта поздняя, и заимствование здесь совершенно явно. Своеобразным вариантом неудачного сватовства к женщине-богатырю является рассказ другой подобной же саги[475], где датский эпический герой Хельги добивается руки воинственной владетельной особы вроде Торбьёрг. Она любезно принимает его у себя и, основательно напоив на пиру, усыпляет посредством укола «сонным шипом» svefnporn (ср. общеизвестную сказку о спящей красавице), затем кладет в кожаный мешок и отправляет в таком виде к нему на корабль, к его дружинникам. В этом сказочном эпизоде трагическая судьба женихов, дерзающих свататься к «царь-девице», уже переключается на комическое положение, менее лестное для героя, чем гибель в смелом предприятии.
467
470
473
Эти соображения относительно родовых преданий Ярославичей принадлежат В. Л. Комаровичу, с разрешения которого я и привожу их в настоящей работе как освещающие весьма правдоподобно устный источник летописи для одного из ее повествований о мести Ольги древлянам.