Перед нами — интересный комплекс обычаев и пережитков, заслуживающий особого исследования. Ограничиваясь здесь лишь его отношением к летописному рассказу 946 г., мы можем сделать следующие выводы. Несмотря на близкие параллели из саг и на то обстоятельство, что, по летописи, воспитателем Святослава был Асмуд, в котором можно предполагать норманна, нет никакой необходимости относить выступление Святослава с кодьем за счет варяжского влияния и уроков доброго воинского поведения, которые тот же Асмуд преподавал своему питомцу. Этот обычай мог возникнуть на местной восточнославянской почве и иметь здесь свой смысл, вне всякого отношения к культу Одина, с которым он связывается в сагах. Так же, очевидно, возник он своим чередом и у литовцев Генриха Латвийского.
Трудно сказать, какого происхождения были Икмор и Сфенкел, воеводы Святослава в его войнах с болгарами и Византией, лица, о которых Лев Диакон (кн. VIII, гл. 5; кн. IX, главы 2, 6) говорит как о следующих после князя по значению. В. Томсен объясняет греческую форму Ιχμορ как передачу славянской Икморъ < сканд. Ingimarr[500]. Это вполне возможно; но если так, то самый факт, что греки узнали это имя в его славянской форме, говорит не в пользу преобладания варяжского элемента в дружине Святослава.
Еще менее ясен Сфенкел, Σφεγχελος; Томсен полагает, что Сфенкел — Свенельд[501]. Шахматов также говорит о Сфенкеле Льва Диакона как о летописном Свенельде[502], но это противоречит собственным высказываниям автора «Разысканий» о тех местах летописи, где говорится об участии Свенельда в войнах Святослава как о непервоначальных (971 и 972 гг.)[503]. По Льву Диакону, этот Сфенкел был убит под Доростолом (кн. IX, гл. 2). Единственное, что сближает имя Сфенкел а с норманскими именами, это близость первого его члена к именам Свенелд (Sveinaldr) и Speyyos — имя брата Владимира Святославича, по Кедрину, которое можно объяснять из Sveinki, как это и делает Томсен[504]. Попытка возводить Σφεγχελος; к теоретически возможному *Sveinkell < *Sveinketill представляется рискованной. Насколько мне известно, Sveinkeil нигде не засвидетельствован во всей дошедшей до нас весьма богатой древнескандинавской ономастике. Интересно, что даже такой столп норманской школы, как А. А. Куник, не решался прямо возводить имя Сфенкела к какому-нибудь северному имени[505].
И Сфенкела, и Икмора Лев Диакон определяет как богатырей. Вполне возможно, что о них были известны какие-нибудь эпические сказания, к сожалению, не дошедшие до нас.
Остались ли от походов Святослава и от того великолепного героического образа его, который дает нам летопись, какие-нибудь следы в сагах? В одной полуисторической и довольно поздней саге появляется византийский император Ион, Jon[506]. Может быть, это затерявшийся в легендарном изложении саги фрагмент исторического воспоминания об Иоанне Цимисхии; кстати, сам герой саги, исландец Финбоги, — историческое лицо и жил во второй половине X в.
Отражение одного из летописных сказаний о Святославе можно, как мне кажется, найти в своде саг под заглавием Моrkinskinna, составленном в первой половине XIII в. Этот эпизод входит в состав саги о норвежском конунге Сигурде, ездившем в Иерусалим и в Константинополь в 1107–1110 гг.; отсюда его прозвище jorsalafari. В сагах он является большой знаменитостью в связи с этой поездкой; о ней знает не только Morkinskinna, но и ряд других источников. Morkinskinna относится к числу тех, которые не жалеют ярких красок и легендарных рассказов при описании поездки Сигурда, его пребывания в Константинополе и пышного приема, оказанного ему императором (Алексеем Комнином). Между прочим, она сообщает нам следующее. Император посылает гостящему у него Сигурду богатые дары — золото и серебро. Но Сигурд даже не посмотрел на них и велит своим дружинникам поделить между собой. Узнав об этом, император говорит, что конунг, по-видимому, очень богат, раз не обращает внимания на такие вещи. Он вторично посылает Сигурду золото; тот снова отдает его дружине. Император отзывается о Сигурде так: или он богаче всех других конунгов, или у него разума меньше, чем подобает конунгу (попросту, по-русски говоря, — чудак, да и только!). Он в третий раз посылает ему много самого лучшего золота, а сверху велит положить два больших золотых кольца. Сигурд берет их себе, надевает на руку и благодарит императора «в прекрасных словах», mеð fogrom оrþom. «И был он поэтому в великой чести у императора, и сидел с ним рядом на самом почетном месте», — говорит в заключение сага[507].