Поскольку мы здесь сопоставляем летописные известия с данными древнескандинавской литературы, следует подчеркнуть, что саги, будучи более или менее знакомы с генеалогией русских князей (правда, не раньше Владимира) и неоднократно указывая на наличие у них многочисленных дружинников-скандинавов и на другие связи с севером, нигде не обмолвились ни одним словом о варяжском происхождении самих князей. Из этого можно заключить, что в глазах скандинавов оно не являлось родственным для них. Интересен и тот факт, что саги называют почти всех русских князей, которых они знают, их славянскими именами, переделывая их на свой лад (Valdimarr, Jarizleifr, Vissivaldr). Казалось бы, проще было им называть этих лиц скандинавскими именами, которые и запоминались бы легче, чем славянские. Но таких случаев известно только два: Holti — один из сыновей Ярослава Мудрого и Ингигерд (по-видимому, Всеволод), и Haraldr Valdamarsson, Мстислав Владимирович — сын Мономаха. Странно было бы, если бы скандинавы не знали, например, варяжского имени такого известного в сагах русского князя, как Ярослав. Это наводит на мысль, что варяжского имени у него и не было вовсе[374].
Что касается дальнейшей судьбы легенды о призвании в древнерусской литературе, то, как уже было сказано, в ранний период она не пользовалась особой популярностью. Начиная с XV–XVI вв., наоборот, в летописных сводах и других памятниках Рюрик играет большую роль в вымышленных генеалогиях московских князей и царей, ведущих через него свой род от Августа кесаря. Среди ряда изменений, внесенных в легенду о призвании в памятниках московского периода, мы видим, между прочим, что неясное «избьрашася» имеет вариант «избравше варяги три брата»[375]. Переделка вызвана, вероятно, неясностью смысла первоначального текста.
Под 882 г. мы находим в Повести временных лет предание о взятии Олегом Киева и о гибели княживших там Аскольда и Дира. Олег, родич Рюрика, воспитатель и воевода его сына Игоря, идет войной на Смоленск и на Любеч, а затем на Киев и узнает, что там княжат Аскольд и Дир, дружинники Рюрика, ушедшие' с его разрешения в Царьград и по дороге осевшие в Киеве, о чем летопись говорит под 862 г. Оставив часть своей рати поодаль, Олег направляется к самому городу под видом купца, идущего в Грецию с торговыми ладьями, в которых в действительности спрятаны воины. Он приглашает к себе Аскольда и Дира и тут сбрасывает, так сказать, маску, его воины выскакивают из ладей и убивают Аскольда и Дира, после того как Олег изобличил их как узурпаторов и указал на Игоря как на законного князя.
Эта легенда в том виде, в каком нам ее дает летопись, слагается из нескольких элементов, а именно: из преданий о походе Олега на Смоленск, Любеч и Киев, о хитрости, которую он пустил в ход против Аскольда и Дира, и из той совершенно явно выраженной династической тенденции, которой руководствовался летописец при обработке своего материала. Согласно этой тенденции он, во-первых, связал южнорусских князей, Аскольда и Дира, с призванными на севере князьями, сделав их дружинниками Рюрика[376]; во-вторых, стремясь согласовать между собой многочисленные устные предания древнейшего периода и подчинить их определенному династическому принципу, выдвигающему первенство рода Рюриковичей, он изобразил Олега родичем Рюрика и чем-то вроде регента при Игоре. Походы, о которых говорит здесь летопись, ведутся Олегом от имени рода Рюриковичей и в его интересах; Аскольд и Дир оказываются самозванцами, узурпаторами, которых и устраняет тот же Олег[377].
Вся эта часть, конечно, ни в какой мере не восходит к варяжским преданиям: варяги менее всего беспокоились о соблюдении каких бы то ни было легитимистских принципов и с величайшей легкостью переходили от одного князя к другому в зависимости от собственных выгод. Это относится даже к тому времени, когда взаимоотношения между русскими князьями уже стабилизовались (хотя бы теоретически) на основе счета старшинства и первенства киевского князя перед другими: сага об Эймунде достаточно ярко и убедительно рисует отношения между князьями и их наемными заморскими дружинниками, повествуя о происходившей в XI в. борьбе Ярослава со Святополком и Брячиславом[378].
Вопрос о первоначальном виде сказания о взятии Киева Олегом, так же как и об Аскольде и Дире, является весьма сложным. Если взять это сказание в том виде, в каком его дает летопись, то за вычетом тенденциозной обработки, приданной ему составителями летописных сводов (Начального свода и Повести временных лет), можно понимать его как столкновение двух варяжских дружин с их вождями во главе из-за такой привлекательной добычи, как Киев, или как борьбу продвигающихся на юг варяжских дружин с какими-то местными князьями — ситуация также весьма правдоподобная с исторической точки зрения. Подобных столкновений и участников их, как местных по происхождению, так и пришлых, в действительности было, вероятно, гораздо больше, чем указано в летописи, выдвигающей в силу своей династической схемы и исторической концепции почти исключительно род Рюриковичей. В ней совершенно стушевались подчиненные Олегу «светлые князья» в греко-русском договоре 911 г. и «всякое княжье», упоминаемое в договоре 944 г. Надо думать, что и о них своим чередом слагались предания (будь то в форме прозаических рассказов или былевых песен), в которых, вероятно, сплетался и местный, и скандинавский элемент и которые не попали в летопись.
374
Исследования В. В. Гинзбурга (
375
376
По Шахматову, в Начальном своде о появлении Аскольда и Дира в Киеве говорилось до сообщения о призвании Рюрика с братьями; перестановка сделана составителем Повести временных лет (
377
Шахматов полагает, что выразившаяся в этом историческая и политическая концепция единства княжеского рода принадлежала еще Начальному своду; в нем же Олег превращен в воеводу Игоря (
378
Противоположным характером отличаются, как известно по древнерусским памятникам, отношения к русским князьям Шимона-варяга и его сына Георгия, которые были прочно связаны с определенной ветвью княжеского рода.