Древняя Русь и Скандинавия в IX–XIV вв.

Перейдем теперь к эпизоду с парусами, которые Олег дал славянам и Руси. В моей статье «К летописному сказанию о походе Руси на Царьград в 907 г.»[414] я сопоставила его с довольно сходным местом в одной северной саге. Поскольку норманские дружинники и купцы входили в состав той Руси, которая предпринимала походы на Византию и заключала мирные договоры с ней, возможны отдельные черты сходства между летописными преданиями об этих походах и теми, которые мы находим в сагах. В рассматриваемом здесь эпизоде Русь занимает выгодное положение, а «словене» оказываются обиженной стороной. Но является ли это результатом противопоставления славян именно варягам? Термином «словене» летопись, повествуя о событиях IX–X вв., называет новгородцев; Русь, если рассматривать этот термин как географический, обозначает Киев, Чернигов, Переяславль, т. е. южную территорию восточных славян. В летописном рассказе о парусах, противопоставляющем Русь словенам в ущерб этим последним, вся, так сказать, соль заключается в более выгодном положении не варягов по сравнению со славянами, а Руси по сравнению с новгородским Севером, Руси в смысле зарождающегося Киевского государства с его обширными причерноморскими связями и с той руководящей организацией, которая стояла во главе его и вела сношения с Византией. С этим нельзя не сопоставить и того факта, что Новгород не назван в числе городов, на которые по договору, приуроченному к 907 г., Олег требует «даяти уклады». Во всяком случае, это предание, даже если признавать в нем некоторое скандинавское влияние, не дает никакого основания считать его исключительно варяжским. Оно вполне могло принадлежать тем самым «словенам», которые по смыслу его оказались обойденными[415], а также быть известным и другим славянским участникам походов Руси на Царьград. К тому времени, когда предание вошло в летопись, оно, вероятно, было достоянием легендарного фонда как в Киевской, так и в Новгородской земле.

Мотив Олегова щита на воротах Царьграда подробно рассмотрен мною в статье «Датская Хуно-сага и эпизод из древнерусской летописи», где указаны параллели в исландской саге о норвежском конунге X в. Олаве, сыне Трюггви, у которого в молодости были связи с Русью, и в датской легенде о богатыре Нuno по записи XVII в.[416] Статья эта написана мною до появления в печати работы И. И. Мещанинова «Халдовы ворота»[417], которая лишь упомянута мною в статье о царьградском походе 907 г. Коснусь здесь ее несколько подробнее. Мещанинов пишет, что, согласно тексту одной надписи, халдский завоеватель VIII в. до н. э. прибивает щиты к воротам, посвященным богу Халду. Отголосок этого обряда — русское летописное сказание о щите Олега. Глосса летописца, «показуя победу», указывает на то, что ему было уже непонятно культовое содержание этого действия. Возможно, что народное предание приписало Олегу еще сохранившийся в памяти обычай, являющийся следом халдско-скифских пережитков у восточных славян[418]. Таким образом, через Халдовы ворота перед нами открывается широкая культурно-историческая перспектива, позволяющая с полной уверенностью говорить о глубокой древности этого мотива, приуроченного к Олегу, и о русском происхождении аналогичных скандинавских преданий.

Еще несколько замечаний по поводу упоминания летописи о св. Димитрии. Само собой разумеется, что возводить это место к устному варяжскому преданию, возникшему в X в., было бы совершенно фантастично: если христианство в это время и начало распространяться среди киевских и византийских варягов, то, во всяком случае, недостаточно для того, чтобы можно было считать их передатчиками легенд, в которых выступают греческие святые[419]. Но вспомнить о византийских варягах в связи с упоминанием о Димитрии приходится по следующему поводу. У Кедрина есть рассказ об осаде Салоник болгарами в 1040 г., согласно которому Димитрий помогает грекам и спасает город. В защите Салоник, по весьма правдоподобному предположению В. Г. Васильевского[420], принимал участие, наряду с другими наемными варягами, знаменитый Харальд Хардрада, впоследствии конунг Норвегии (ум. в 1066 г.). В сагах о Харальде и его старшем брате, конунге Олаве Святом (ум. в 1030 г.), есть весьма близкие к Кедрину рассказы, но в них Димитрий уже заменен норвежским святым — Олавом, который чудесным образом является на белом коне и помогает византийским варягам одержать победу[421].

414

ИАН, VII серия, ООН, Л., 1932, № 6, с. 471–479.

415

См. замечания А. А. Шахматова относительно новгородского происхождения этого летописного рассказа (Шахматов А. А. Разыскания, с. 334–335).

416

Rydzevski H. Die dänische Huno-Sage und eine Episode aus der altrussischen Chronik. — «Acta Philologica Scandinavica», 1930–1931, V. aarg., 1. h. s. 34–40.

417

Язык и литература, Л., 1929, т. III, с. 59–69.

418

Там же, с. 63–64.

419

Вопрос о роли варягов-христиан в деле христианизации Руси в связи с их сношениями через Русь с Византией ставится иногда совершенно не критически, и соответствующим данным, встречающимся в сагах, дается неверная оценка. Так, С. В. Бахрушин в своей статье «К вопросу о крещении Киевской Руси» («Историк-марксист», 1937, № 2, с. 49) говорит о влиянии скандинавского эпоса на предание о крещении Руси и указывает на сагу об Олаве, сыне Трюггви, «воспевавшую крещение русской земли, в которой (в русской земле? — Е.Р.) вопрос этот обсуждался по инициативе героя саги Олава на «тинге», т. е. вече, в присутствии конунга Владимира». Скандинавскому эпосу приписывается здесь то, к чему он совершенно не причастен. Указанное место в саге о норвежском конунге Олаве, сыне Трюггви (ум. в 1000 г.), составленной исландским монахом Оддом в конце XII в., как нельзя более далеко от чего бы то ни было похожего на эпос. Оно выдержано в стиле поучительного церковного жития и является у Одда искусственным построением, генезис которого я пыталась установить в моей статье «Легенда о князе Владимире в саге об Олаве Трюггвасоне» («Труды Отдела древнерусской литературы», М.—Л., 1935, т. II, с. 14 и сл.).

420

Васильевский В. Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков. — Труды, т. I. СПб., 1908, с. 269–270.

421

Там же, с. 268–270. В двух вариантах «чудо» Олава отнесено в сагах не ко времени пребывания Харальда в Византии, а к более позднему, к войнам Византии с печенегами при Алексее Комнине.