Таким образом, отнюдь не только простолюдины оказались активными сторонниками Клеомена. В не меньшей степени его поддерживала и полисная элита, недовольная руководством Арата и опасавшаяся вмешательства Македонии. К еще одной категории «клеоменистов» можно отнести бывших тиранов пелопоннесских полисов, желавших вернуть себе власть. В этой связи, как нам кажется, правомерна точка зрения профессора Нижегородского университета С. К. Сизова. Он выступает против упрощенной оценки, бытующей в научной литературе и сводящейся к тому, что «повсеместно на стороне Клеомена выступали народные массы, а против него — ахейские богачи, которые призвали на помощь в борьбе против собственного народа иностранные (то есть македонские) войска»[339].
Плутарх, описывая переход Ахейской лиги на сторону Македонии и резко критикуя Арата за этот шаг, усматривает основной побудительный мотив «противоестественного» союза — страх ахейской олигархии перед социальной революцией: «В страхе перед ячменной лепешкой, потертым плащом, а самое главное, перед уничтожением богатства и облегчением мук бедности (это было основное, в чем обвинял Клеомена Арат) он подчинил ахейцев и самого себя диадеме, багрянице и приказам македонских сатрапов» (Plut. Cleom. 16, 7). Но был ли прав Плутарх, ставя во главу угла именно социальное движение как первопричину, толкнувшую Арата в объятия Македонии? Мнения на этот счет расходятся. Одни исследователи склонны преувеличивать социальный момент, другие — преуменьшать. Однако в любом случае нельзя отвергать достаточно ясное свидетельство Плутарха о важности социальной составляющей в антиахейском движении, во всяком случае, на первом его этапе. Не стоит преуменьшать первоначального энтузиазма народных масс, для которых спартанский царь означал землю для всех и никаких долгов.
Лидеры Ахейского союза начали всерьез опасаться разрушительного влияния революционных идей Клеомена. Отсюда обращение к Македонии, которая воспринималась как надежный бастион против социальных смут, идущих из Спарты. Военные успехи Клеомена и начавшееся брожение среди членов Ахейской лиги заставили Арата, получившего на чрезвычайном собрании ахейцев в Сикионе экстраординарные полномочия (Plut. Arat. 41, 1), пойти на союз с Македонией. Это был полный поворот во внешней политике Ахейской лиги: ценой возвращения Коринфа Македонии Арат заключил с македонским царем Антигоном III Досоном (Polyb. II, 45–51) союз, который был официально оформлен в Эгии осенью 224 г. (II, 65).
Этот союз, роковой как для Клеомена, так и для всей Греции, открыл новую фазу войны. Антигон Досон послал на помощь ахейцам большую армию, и после этого, несмотря на отдельные успехи Клеомена, исход противостояния был предрешен. У Спарты не было равного Македонии союзника, а собственных сил явно не хватало, чтобы взять верх над объединенными армиями Ахейского союза и Македонии.
Исчез и энтузиазм народных масс в городах Пелопоннеса. Клеомен, как оказалось, вовсе не собирался распространять социальные реформы куда-либо помимо Спарты. В результате недавно обретенные им союзники стали возвращаться в лоно Ахейского союза. Плутарх рассказывает, что сторонники Арата в Аргосе «без труда увлекли за собой народ, возмущенный тем, что Клеомен обманул всеобщее ожидание и не уничтожил долгов» (Plut. Cleom. 20, 6–7). С. К. Сизов по этому поводу заметил, что «именно там, где социальные мотивы привели массу граждан в лагерь Клеомена, поддержка Спарты оказалась недолгой, и быстро наступило разочарование»[340].
Существует несколько объяснений отказа Клеомена экспортировать «революцию» за пределы Лаконии. В этом видят, как правило, его нежелание вмешиваться во внутренние дела полисов и нарушать их автономию. Полагают также, что Клеомен изначально воспринимал свои реформы как специфически спартанские. Он не имел намерения распространять социальную революцию за пределы Спарты, руководствуясь и чисто практическими соображениями — в восстановленной Пелопоннесской лиге ему не нужны были полисы, охваченные массовым движением демократического толка. Как полагает П. Кэртлидж, Клеомен не хотел в дальнейшем давать Македонии, чьи взгляды на социальное движение низов были хорошо известны, лишний повод для вмешательства в дела Пелопоннеса[341].
Действительно, весь блок социально-экономических реформ в Спарте был важен Клеомену не сам по себе. Это был единственно возможный путь для реализации его основной задачи — восстановления в Пелопоннесе гегемонии Спарты. Клеомен не был идейным «социалистом» подобно своему предшественнику царю Агису и не видел какой-либо необходимости распространять вширь опасный для любых политических элит опыт.