Поведение Клеомена кажется тем более удивительным, что в других случаях, связанных с религией, он вроде бы выказывает подобающее спартанскому царю благочестие, так что может создаться впечатление, что воля божества считалась обязательной даже для такого откровенного циника, как Клеомен. Однако при внимательном прочтении источников впечатление о благочестии Клеомена несколько тускнеет.
Известно, что во время похода на Аргос 494 г.[42] Клеомен дважды менял свои планы по соображениям религиозного порядка. Так, по пути в Аргос, совершая очередное жертвоприношение, Клеомен получает неблагоприятные знамения. Но вместо того, чтобы полностью отказаться от дальнейшего движения и вернуться домой, как это трижды произойдет при вторжении спартанцев в Арголиду в ходе Пелопоннесской войны, он принимает паллиативное решение: поход продолжить, но маршрут изменить. В результате царь направляет армию не по суше, как первоначально планировал, а в обход — морем (Her. VI, 76). На этом примере видно, что даже при неблагоприятных знамениях у решительного и не очень суеверного полководца всегда оставалось место для маневра[43].
Второй раз Клеомен кардинально изменил свои планы в тот момент, когда он находился уже в непосредственной близости от цели своего похода — у Аргоса. Согласно преданию, Клеомен отказался от попытки взять город штурмом якобы из-за того, что по пути туда он захватил рощу под тем же названием и понял, как он сам говорил, сокровенный смысл изречения Аполлона о том, что он покорит Аргос: «О, прорицатель Аполлон! — восклицает царь. — Сколь жестоко ты обманул меня твоим изречением, что я завоюю Аргос! Я полагаю, что пророчество это теперь исполнилось» (Her. VI, 80).
Казалось бы, перед нами пример похвального благочестия царя. Но история с отказом от штурма Аргоса становится в Спарте предметом судебного разбирательства. Клеомен сразу же по возвращении домой был обвинен в получении взятки от аргосцев. Иначе, по мнению судей, трудно объяснить тот факт, что Клеомен даже не попытался взять штурмом сам город, лишенный в тот момент большей части своих защитников. Однако царю удалось доказать свою невиновность, используя чисто религиозные основания. Он виртуозно сумел истолковать в нужном для себя смысле адресованный ему оракул и полученное на месте знамение. Согласно Геродоту, судьи удовлетворились этим объяснением, сочтя его вполне убедительным, и царь «был оправдан значительным большинством голосов» (VI, 81–82)[44]. Снисходительность судей объясняется в первую очередь возросшим авторитетом Клеомена после одержанной им блестящей победы при Сепии. Геродот, рассказывая об этом эпизоде, от себя добавляет, что он не может с уверенностью сказать, лгал ли Клеомен или говорил правду (VI, 82, I)[45].
Начиная с Клеомена в спартанской судебной практике самым распространенным способом законного смещения царей стало обвинение их в коррупции. Клеомен был первым спартанским царем, которого несколько раз в течение его правления обвиняли во взяточничестве[46]. Нередко дело даже доходило до суда, но доказать факт получения Клеоменом взятки так ни разу и не удалось.
Инициировали судебный процесс против Клеомена, по словам Геродота, враги царя. Геродот не уточняет, что это были за люди. Но из его обстоятельного рассказа о правлении Клеомена совершенно ясно, что речь идет о Демарате и его сторонниках. Начиная с 506 г., когда Демарат открыто выступил против Клеомена, вражда между этими двумя царями приняла затяжной характер и продолжалась вплоть до 491 г., когда Клеомену наконец удалось избавиться от своего коллеги.
Геродот говорит, что дело против Клеомена было возбуждено перед коллегией эфоров (Her. VI, 82,1). Но значит ли это, что и судейская коллегия состояла из одних эфоров? Такому предположению противоречит заключительная фраза Геродота о суде над Клеоменом: «…слова Клеомена (в свою защиту. — Л. П.) показались спартанцам убедительными и правдоподобными, и он был оправдан значительным большинством голосов» (VI, 82, 2). Отсюда следует, что дело Клеомена, скорее, разбиралось в народном собрании (апелле) или герусии, чем в коллегии эфоров: во-первых, Геродот употребляет обычную для решения народного собрания формулу — «спартиаты решили», а во-вторых, он явно указывает на два этапа судопроизводства: первоначальное возбуждение дела — перед эфорами, и последующее судебное разбирательство — перед магистратами, которых он называет «судьями». Если учесть, что в классический период герусия в Спарте была высшим уголовным судом, то в судьях, оправдавших Клеомена, вероятно, надо видеть членов герусии.
42
Существует версия, у которой немало сторонников, согласно которой поход на Аргос имел место в 520 г. и им руководили оба царя. Основанием для такого вывода является утверждение Павсания, что спартано-аргосская война и битва при Сепии состоялись сразу же после вступления Клеомена на престол, то есть около 520–519 гг. (Paus. III, 4, 1). Защитники ранней датировки, как правило, с доверием относятся к рассказу Павсания о защите Аргоса женщинами и рабами во главе с поэтессой Телесиллой (Paus. II, 20, 8–10), а в той части оракула, данного аргосцам, где говорится, что «в битве жена одолеет когда-либо мужа» (Her. VI, 77), усматривают намек на подвиг Телесиллы. Но рассказ Павсания об осаде спартанцами Аргоса противоречит более раннему и уже потому более надежному свидетельству Геродота о том, что никакой осады вообще не было. Ведь Клеомена привлекли к суду именно за то, что он даже не попытался захватить Аргос, полностью лишенный в тот момент своих защитников. Что касается самого сюжета — защиты Аргоса женщинами и рабами, — то это скорее всего обычный пример проявления мифологического сознания, когда реальная военно-политическая катастрофа замещается своим нереальным, но зато успешным дублетом — картиной мира, в котором все наоборот. Пример подобного замещения представлен в рассказе Павсания о взятии в плен лаконскими женщинами мессенского главнокомандующего Аристомена. Характерно, что, как и в случае с Аргосом, у Павсания эта историческая легенда стоит в связи с неудачным для спартанцев сражением в ходе Второй Мессенской войны (Paus. IV, 17, 1). Мы присоединяемся к тем исследователям (а их большинство), которые относят аргосский поход Клеомена и битву при Сепии к 495–494 гг. на основании двойного оракула, приводимого Геродотом и связывающего хронологически два события — захват персами Милета и разгром аргосцев (Her. VI, 18–19; 77) (Huxley G. L. Early Sparta. P. 84; CartledgeP. Sparta and Lakonia… P. 149; Clauss?. Sparta. Eine Einfuhrung in seine Geschichte und Zivilisation. S. 32; Osborne R. Greece in the Making, 1200–479 BC. London; New York, 1996. P. 334 if.). Как нам кажется, сообщения поздних авторов все же не могут перечеркнуть вполне ясного свидетельства Геродота.
43
Предзнаменования часто служили правовым моментом для того, чтобы отсрочить день битвы или начало осады (Her. IX, 36; 61–62; Xen. Hell. III, 1, 17–19). Но в истории Спарты есть примеры, когда даже после землетрясений, которые считались у греков одними из самых страшных предзнаменований, спартанские полководцы не отказывались от дальнейших военных действий. Так, в 388/387 г. царь Агесиполид продолжил свой поход в Арголиду, несмотря на произошедшее во время пути землетрясение (Xen. Hell. IV, 7, 2–5).
44
Кроме аргументов, лежащих в области религии, весомыми могли быть и соображения политического плана. Несмотря на то что в результате битвы при Сепии аргосская знать понесла огромные потери и в городе, видимо, начались серьезные волнения негражданского населения (рабов и периеков) (Her. VI, 79; 83), Спарта этим не воспользовалась. Она предпочла сохранить пусть ослабленный, но все еще очень опасный для своих соседей Аргос. Точно так же почти век спустя Спарта не даст согласия на полное уничтожение Афин.
45
Некоторые современные ученые, например Роберт Паркер, уверены, что в случае с Аргосом факт подкупа имел место (ParkerR. Spartan Religion. P. 156).
46
Уже во времена Геродота о спартанцах шла нехорошая слава как о народе, особенно жадном до денег. Геродот рассказывает несколько историй, демонстрирующих сребролюбие спартанцев. Часть из них относится к VI в. Согласно одной такой истории, спартанец Главк, слывший «самым честным среди тогдашних лакедемонян», не смог удержаться и присвоил себе деньги, оставленные ему на сохранение неким милетским богачом. Только вмешательство Дельф подвигло его вернуть деньги наследникам (Her. VI, 86). Геродот также рассказывает, что в 524 г. все спартанское командование, возглавившее экспедицию на Самос, было подкуплено самосским тираном Поликратом, и именно поэтому поход оказался безрезультатным. Геродот даже приводит курьезную деталь: Поликрат расплатился со спартанцами фальшивыми золотыми монетами, специально отчеканенными по такому случаю (III, 44–46; 56). В V в. взяточничество в среде спартанского высшего сословия стало восприниматься как вполне рядовое явление. Характерен в этом отношении анекдот, передаваемый Феофрастом, согласно которому «ежегодно Перикл отправлял из Афин в Спарту сумму в десять талантов. Эти деньги, — поясняет Феофраст, — он распределял между всеми должностными лицами (Спарты. — Л. П.) и таким образом отвращал опасность войны…» (Theophrast, ар. Plut. Per. 23).